Рандеву
Шрифт:
Ставя на стол полный кофейник, я услышала, что тема застольного разговора переменилась. Беседа велась громко, а предметом были женщины. Если я правильно поняла, утверждалось, что французы предпочитают иностранок. Что их не устраивало в своих соотечественницах, осталось для меня загадкой. Говорили слишком быстро и отчасти на арго — вульгарном французском.
Я поигрывала ложечкой в чашке. По моему самочувствию, было бы лучше пить чай, а не кофе. Это успокоило бы. Я утешала себя мыслью, что уже почти половина второго. Значит, парни скоро вернутся к работе. Еще полчасика, от силы три четверти, и Петер
Вдруг он посмотрел на меня в упор и тут же перешел на голландский.
— Такова наиболее тщательно охраняемая тайна Франции, но этим исподтишка занимается большинство француженок. На вид очень порядочные, приличные женщины, истинные матери семейств… Преданные супруги. Но увы…
Я смотрела на него растерянно. Пальцы, сжимавшие ложечку, будто свело судорогой.
Он цинично улыбнулся.
— Тебе известно, что у многих, за редким исключением, есть любовники? У некоторых даже не по одному. Здесь-то уж точно. Дамы только этим и занимаются.
Я старалась делать вид, что занята своими мыслями. Пыталась оставаться как можно спокойнее, но мне это не слишком хорошо удавалось. Украдкой взглянула на Эрика, который заинтересованно слушал Петера.
— Ну, ты-то молодец, Симона, уже начинаешь осваиваться, а? — продолжал Петер. — Presque francaise [43] …
Он бросил на меня одобрительный взгляд и сделал глоток кофе.
Сердце колотилось в горле, и я почувствовала, что краснею.
43
Presque francaise (фр.) — почти француженка.
— Петер, наверное, отчасти прав, — поддержал его Эрик. — Ты уже действительно начинаешь привыкать. Ну, с готовкой и вообще. Раньше ты никогда так много не стряпала. В этом отношении смена обстановки пошла тебе на пользу.
Подтекст полностью ускользнул от Эрика, и я не могла этого понять. Ведь то, о чем Петер говорил на самом деле, лежало на поверхности. И не только. Должно быть, слово «виновата» было написано у меня на лбу на четырех языках. С жирными восклицательными знаками. Воздух застревал в горле, но я понимала, что должна ответить. Посмотрела вокруг и обнаружила, что все сидят, уставившись на меня. Мною овладела паника.
Собрав всю силу воли, какую только смогла, я выдавила из себя улыбку.
— Никогда не думала, что мне так понравится готовить…
Ну пожалуйста, давайте поговорим об этом — отличная тема!
Петер наблюдал за мной. Он не спускал своих карих глаз с моего лица, как будто хотел исследовать меня, чуть ли не препарировать.
Я сняла несуществующую соринку с джинсов и принялась скрести коленку, чтобы больше не надо было никуда смотреть.
— Должно быть, это очень приятно, — услышала я голос Петера, — если можешь делать то, что тебе нравится.
Пусть он прекратит, пусть он сейчас же прекратит! Иначе я не выдержу.
— Можно мне еще кофе?
Это сказал Пьер-Антуан — парень, похожий на испанца.
Я встала и
Разговор прекратился, и наступившая тишина буквально душила меня. Полчаса или три четверти часа вдруг показались мне вечностью. Невыносимо.
— Прошу прощения, — я встала из-за стола. — Мне надо кое-что сделать.
Когда я спускалась с холма к озеру, в лицо мне бил холодный ветер с мелким дождиком. Жесткие стебли травы терлись о джинсы, которые медленно, но верно промокали насквозь. Дождь усиливался, но даже если бы разразилась гроза с молниями, поднялся ураган и посыпался град, я не вернулась бы домой прежде, чем услышала отъезжающий «лендровер» Петера.
У озера я присела на мокрую траву и стала смотреть на тысячи кругов, расходящихся по воде. Они пересекали друг друга, их становилось все больше.
Я обняла руками колени. Успокоиться не удавалось, сердце все еще колотилось в горле. Я буквально разрывалась на части от смятения и бессилия.
И мне было страшно. Ужасно страшно.
Ситуация вышла из-под контроля.
24
Тео и Бетти были родом из Утрехта и жили там на канале над своим рестораном. Они продали его, чтобы основать здесь частную гостиницу. Это была примечательная чета. Он — высокий, крупный, со щетинистыми бровями — производил впечатление диковатого человека, хотя был очень дружелюбен. Она, напротив, хрупкая, ростом уж точно сантиметров на тридцать ниже мужа, с короткими каштановыми волосами и такими тонкими бровями, что они казались вытатуированными. Но прежде всего бросались в глаза ее очки в эффектной синей оправе.
Тео и Бетти с возрастающим энтузиазмом показывали нам комнаты для гостей (их было шесть) с побеленными деревянными балочными потолками и необработанными дубовыми полами. Обставлены они были старинной мебелью. Их частная гостиница располагалась не в доме, как у нас, а на противоположной стороне площадки с водоемчиками, фонтанами, кустами роз и статуями. Залитая солнцем, такая картинка выглядела бы на их веб-сайте весьма привлекательно, но сейчас по серому гравию беспрерывно стучал дождь.
Я наколола на вилку кусочек рыбы. Сом, приготовленный во фритюре. Тео был шеф-поваром, если ему можно было верить, он заслужил такой титул, хотя сегодня его кулинарные изыски не шли мне впрок.
— Вам удалось выгодно продать дом в Голландии? — спросила Бетти. — Мы смогли это сделать.
— Нам удалось все на свете, — ответил Эрик. — Мы купили свой дом в девяностые годы за двести с небольшим тысяч — гульденов, конечно. Тогда в этой деревне кроме ее обитателей еще никто не хотел жить. Друзья сочли нас сумасшедшими, и все потому, что мы переселились так далеко. Сразу замечу, что сейчас никто из этой компании не живет в городе.
— Видно, это общая тенденция в Голландии, — сказал Тео. — Двадцать лет назад все стремились в город, а теперь в основном уезжают подальше из него. Такая нынче мода. Едут во Фрисландию, Гронинген, Дренте… в провинцию, где еще есть место.