Раненые
Шрифт:
Теперь она плачет, тихими, безмолвными слезами.
— Прости меня. Я не хотела тебя обидеть. Не хотела видеть, как тебе больно.
Я позволяю ей увидеть агонию в моих глазах.
– Ну, ты всё испортила.
Поднимаю свою сумку и ухожу, отталкивая эмоции, пока не остаётся ничего, кроме пустоты. Ни гнева, ни боли. Ничего.
Я иду, пальто застёгнуто на все пуговицы, сумка перекинута через плечо. На улице холодно. Вечер. Семь, может, восемь часов. Кромешная темнота. Снег повсюду, но он не падает, а просто поднимается в воздух ледяным ветром. Я не знаю, куда иду, где иду. В темноте практически ничего не видно из-за жалящего глаза снега. Мне всё равно. Прямо
Я злюсь, потому что она так долго мне изменяла, злюсь, что у неё не было чёртовой смелости сказать, что не любит меня.
В основном я злюсь из-за того, что она права. Мы вместе потеряли девственность, вместе исследовали нашу сексуальность. Я даже никогда не встречался ни с кем другим. Никогда не целовал, не обнимал, не трахал кого-то другого. Даже никогда не думал об этом. Я держался за неё так долго, потому что она близка мне. Она то, что у меня есть.
Было.
Стараюсь не думать об одиночестве, но это неизбежно. Бреду по тротуару, снег закручивается вокруг моих ног, когда я прохожу через лужи фонарного света. И внезапно мне снова семнадцать. Я в школе. Сижу на тригонометрии и рисую вместо того, чтобы слушать лекцию, так как ненавижу математику, потому что это скучно и легко. Директор школы, мистер Бойд, приходит и говорит мне выйти из класса на минутку.
А затем говорит мне, чтобы я взял свою сумку. Моё сердце начинает колотиться в груди, ладони потеют, и я чувствую, что что-то не так, неправильно.
Я слышу слова мистера Бойда, прерывистые от недоверия.
— Автомобильная авария... погибли на месте... критическое состояние... ехать в больницу...
В оцепенении иду по коридорам, рюкзак свисает с одного плеча. В больнице тихо, санитары и медсёстры шумно проходят мимо в скрипучих кроссовках, врачи в белых халатах с блокнотами и папками. Я в комнате, отгороженной занавесками. Мониторы издают звуковой сигнал. Антисептики, чистящие средства, смерть и болезни атакуют мои ноздри.
Мама в синяках, разбитая, истекает кровью. Умирает. Во рту - трубки, в носу - кислородные канюли. На голове бинты. Кто-то тянет меня прочь, чтобы объяснить про внутреннее кровотечение, внутричерепную опухоль.
– Она умрёт? — спрашиваю я, прерывая объяснения.
Мужской голос, глубокий, спокойный, успокаивающий. Я не смотрю на него.
– Трудно рассказывать. Прогнозы неутешительные, сынок. Мне жаль. Мы делаем всё, что в наших силах.
— Мой отец?
Тишина.
Другой голос и лицо появляются перед моим пустым взглядом. Полицейский.
– Мне жаль, сынок, но твой отец не выжил. Он погиб на месте. — Полицейский на мгновение кладёт руку на моё плечо, и потом убирает.
– Сынок, у тебя есть кто-нибудь, кому мы можем позвонить?
Краткий всплеск ярости пронзает меня.
— Я не ваш сын. Я её сын.
– Я указываю пальцем на дверь. — Меня зовут Хантер.
Полицейский кивнул.
– Конечно, Хантер. Прости. Это просто
Я качаю головой.
— Нет. Никого нет.
Офицер, кажется, шокирован.
– Совсем никого? Ни сестры, ни тёти, ни бабушки с дедушкой?
Я поборол желание врезать ему по лицу.
— Нет, мудак. «Никого» именно это и означает. Мои бабушки и дедушки мертвы. Я – единственный ребёнок в семье.
— Осторожнее, сынок.
— Это вы будьте осторожнее, офицер. Я почти сирота. Думаю, у меня есть право быть расстроенным.
Он смягчается.
– Ты прав. Прости. Тебе есть, куда пойти?
Пожимаю плечами.
— Возможно, родители моей девушки смогут помочь. Не знаю.
Машина, остановившаяся рядом, вырывает меня из воспоминаний. Это Дуг, он говорит через опущенное окно своего четырехдверного седана.
– Хантер, понимаю, ты не хочешь видеть меня, но позволь подвезти тебя. Чувак, температура ниже нуля и быстро понижается. Ты заработаешь переохлаждение.
Я игнорирую его и продолжаю идти. Он останавливает машину и выходит из неё; свет фар озаряет полосу обильно падающего снега.
— Хантер, чувак, послушай...
Я прохожу мимо него, но он обгоняет меня и встаёт передо мной. Чертовски большая ошибка. В течение трёх ударов сердца я с ненавистью смотрю на него и жду, что он уйдёт с моего пути, а потом выдёргиваю кулак из кармана пальто и замахиваюсь. Мой кулак встречается с его челюстью и отправляет его в полёт. Он всего лишь маленький парень, ни мяса, ни мышц, ни опыта в боях. Он валится на землю. Я подхожу к нему, чтобы убедиться, что он серьёзно не пострадал. Он жив, просто потерял сознание. Он сразу возвращается к реальности и видит, что я стою над ним, сжав кулаки. Он отползает.
— Хантер, пожалуйста, выслушай. Я просто...
Я отхожу.
— Отвали. Я никуда не поеду. Если я снова тебя увижу, то к чертям сломаю твою тощую шею.
Он карабкается к своей машине, сжимая челюсти, и уезжает. Ненадолго мне становится тепло от гнева, согревающего меня изнутри. Наконец я вспоминаю о своём телефоне.
Через шесть гудков Дерек отвечает, запыхавшийся.
– Чувак, что случилось? Я.… ООО... чёрт, Мэгги!.. Я занят. — Я слышу стоны женщины на заднем фоне.
– Прости, братан. Слушай, я застал Лани в постели с Дугом Пирсоном. Мне нужно, чтобы ты забрал меня. Здесь чертовски холодно.
Я слышу, как он сдерживает стон, а женщина тихо ахает. Только Дерек разговаривает по телефону во время секса.
— Конечно, приятель. Сейчас буду. — Слышу, как стоны Мэгги становятся громче, когда он вешает трубку.
Я потрясённо качаю головой. Дерек - кобель. Мужик имеет больше кисок, чем мартовский кот. Я это не одобряю, но это его дело. Продолжаю идти, наклонив голову и сгорбившись, как делают все люди, когда им холодно. Я прохожу ещё полкилометра или около того, когда красный пикап Дерека разворачивается в неположенном месте и останавливается рядом со мной. На грузовой платформе лежат строительные инструменты, накрытые брезентом. Я бросаю туда свою сумку и залезаю в грузовик.