Раннее
Шрифт:
Я знаю – у красотки
Сто рож есть у крыльца,
Одна другой страшнее,
И рожам нет конца.
– И что же?
Виктор Сергеевич вздохнул:
– Через несколько дней я узнал, что она встречается ещё с несколькими парнями, и не просто встречается, а затаскивает их в постель. Сейчас бы я отнёсся к этому спокойнее, а тогда пережил шок. Начал пить. И вот до сих пор не кончу никак.
Похоже, я начал понимать, к чему он ведёт. Осознание его мысли пришло внезапно, как озарение, и я выпучил глаза:
– Так вы хотите сказать,
– Ну не то чтобы песни… Да если бы только на меня… – он вдруг встал и направился прочь.
Я тоже вскочил.
– Вы куда?
– Искать следующий киоск. Что-то у меня от воспоминаний о своей любви прободилась жажда…
– А как её звали?
– Кого?
– Ну, эту… девушку…
Виктор Сергеевич встал как вкопанный и долго смотрел на меня не мигая. Потом двинулся дальше, на ходу произнося:
– Каждая марка пива имеет свою особенность. К примеру, у всех "Бочкарёвых" этот лекарственный привкус, всё "Бадаевское" – кислое, а "Останкинское" – с неприятной горечью. Особенности технологии, сырья, знаете ли…
Я его не очень слушал. Я вытряс себе в рот остатки пива, поставил бутылку возле урны и, слегка пошатываясь, пошёл дальше. Меня одолевало ощущение полной нереальности происходящего. Может быть, потому, что я перестал верить правдивости рассказа Кутепова, а может быть, потому, что вокруг нас как-то внезапно сгустилась темнота, и кроме толстой фигуры в черном костюме, движущейся слева и чуть впереди меня, я ничего не видел. А, нет…
Мне почудился трамвай, выпорхнувший из мрака, заскрипевший о рельсы на повороте и также внезапно уплывший во тьму.
– А звали её Настей, – произнёс Кутепов. – Знаете, почему я запомнил? Есть такая песня:
Настя и Маргарита
Жили в Москве былой…
Похоже, мы переходили проезжую часть, поскольку я еле успел увернуться от налетевшего справа ЗИСа, покрашенного чёрной, блестящей, свеженькой краской. Я пытался проследить его путь, но он почти моментально растворился в пространстве, поскольку, похоже, и сам являлся частью чёрной ночи, окружавшей нас со всех сторон.
9
Мы брели по узенькой улочке, и я терпеливо ждал, как Виктор Сергеевич откупорит и передаст мне следующую бутылку. Наконец это произошло.
– "Старый Мельник", светлое. Четыре целых шесть десятых. Одно время мне нравилось это пиво. Потом стало казаться немного водянистым как, к примеру, "Балтика"-единичка. Наверно, я придираюсь слишком. А так вообще оно освежает. Опять же, однако, не могу понять, почему оно стоит тринадцать-четырнадцать рублей, в отличие от той же "Балтики" или "Клинского", до которого, я надеюсь, мы скоро дойдём…
Дошли мы, похоже, до площади трёх вокзалов. Я не любил это место. Бомжи, запах туалета, подозрительные типы все время ошиваются. Слава Богу, мы проходили мимо и двигались вроде бы в сторону "Красносельской", хотя с ориентирами у меня становилось всё хуже и хуже.
Редкие ночные машины, почему-то преимущественно "Волги", рвали тишину шорохом шин и свистом обтекающего их воздуха.
– А я догадываюсь, Костя, почему вы мою фамилию не слышали. Я же недолго был известен. А виной всему мой склеп. То есть, склероз, я хотел сказать. Никуда я от него не убежал. Как говорится, каждой прорухе – свою старуху. Я делал в песнях непослабительные ошибки и очень часто оказывался на ковре у начальства разного ранга. Всё время вылезали фразы политически бредные. К примеру, "Я другой такой страны не знаю, где так больно душат человек".
– Как-то неправильно звучит, – заметил я.
– Ну, из песни стула не выкинешь… то есть, стали не выкуешь… Короче, не пущали меня в известные артисты. Может, и правильно делали. Но в конце концов у них лопнуло пердение. На записи "Голубого огонька", на телевидении, я исполнял песню про хвосты… ну, то есть, я хотел сказать, "Хвастать, милая, не стану". И получилось вот что:
Я тоскую по соседству
И на расстоянии,
Ах, без вас я, как без секса,
Жить не в состоянии.
Это сейчас кажется детской шалостью. А тогда… Затаскали по кабинетам, вспомнили старые горшки… И поехал я лес валить.
– Так вы сидели?
– Да уж, сиживал. Как репа на грядке. Никогда не думал, что придётся. Но, как сказано, не говори гоп, пока не спотыкнешься. Нет, колония – это, конечно, не райский ад, но жить там можно. Зэки меня уважали. Я для них весь блатной резервуар перебрал… Правда, и там были свои закуси… казусы, то есть. Как-то на смотре тюремной самодельности я спел:
Сквозь снег и ветер,
И холод ночной порой,
Меня моё сердце
Зовёт убежать с тобой.
Мне казалось, никто и внимания не обратил. Но на следующий день несколько зэков совершили побег, и меня вызвали к начальнику тюрьмы. Допрашивали с подобострастием. До сих пор не пойму, как у меня все зубы целы остались…
– А вы сами бежать не пробовали? – спросил я, наслаждаясь лёгким, прозрачным пивком, словно бальзам, растекавшимся по горлу.
– Нет. От бобра добра… от добра бугра… не дождёшься, в общем. Досидел до конца, и вышел, как частный человек. Да вот вышел уже в другую страну. В это время как раз перенастройка началась… Гласность, аккредитивы… Кооперативы, то есть. И знаете что…
Он замолк.
– Что? – спросил я.
– Я снова хочу отлить.
И мы завернули в ближайший дворик. Совершая этот манёвр, я на короткое мгновение представил себе, что я самолёт, что я лечу низко над Землёй, кренюсь влево, и деревья царапают меня по брюху.
– Куда же вы в крапиву-то полезли? – удивился Кутепов. – Обожжётесь…
И я плавно приземлился возле трансформаторной будки.
10
– А сейчас, – объявил Виктор Сергеевич, – я вас угощу, пожалуй, самым популярным в России пивом. Или, во всяком случае, одним из. "Балтика" номер три, или, более ласково, "троечка". Четыре и восемь десятых. Замечательное пиво. Оно не считается светлым, поскольку светлым называется "единичка". Хотя по сути светлое, только гуще, насыщеннее, и немного крепче. А это, значит, "классическое". Ничего пиво. Мне нравится. Единственное замечание – у некоторых заводов, и у "Балтики" в том числе, вкус зависит от конкурентного разлива. Так что заранее не знаешь, что покупаешь. То есть, от конкретного, я имел в виду.