Раннее
Шрифт:
– Да я и сам не знаю… – пробормотал я, неожиданно вспоминая, что да, действительно, у меня есть жена, и я с ней поссорился. – Из-за ерунды какой-то.
– Это вы зря. Семя… То есть семья, я хотел сказать – это важно. Может быть, это лучшее, что есть на свете. Я был женат, но не долго. Не получилось. И всё из-за этих песен…
– Как это?
– Одним словом не скажешь. На чём я остановился?
– Вы кончили школу.
– А, да, – Виктор Сергеевич оперся рукой о бетонный парапет и встал, глядя на раскинувшийся пред нами ночной город. – К тому времени голос у меня поломался окончательно, и я смог петь так, как сейчас. Детские обиды прошли, и я думал, как бы мне поступить во что-то вроде грустного… гнусного… Ну, училище в Москве. Не помню
Блестят какие-то журналы,
На них с обложек смотришь ты…
Ну, дальше я совсем разнервничался, несколько строчек пробубнил невнятно,
а потом спел, глядя на неё:
По переулкам бродит лето,
Солнце льётся прямо с крыш,
В потоке солнечного света
На берёзе ты висишь.
А кто тебя туда повесил,
Уже навряд ли скажешь ты,
Ты теперь одна на свете
Королева высоты…
К концу этого шедевра я стал красный, как рак, чуть не плакал и не знал, куда себя деть. Следующую песню петь не стал, а ушёл со сцены…
Вечером того же дня ко мне приехала милиция и забрала в отделывание внутренних органов. Оказалось, что ту самую девушку нашли в парке повешенной на берёзе. Была куча свидетелей, что я спел эту мерзость, что смотрел на девушку во время концерта… Короче, в тот раз мне повезло. Случайно нашли настоящего убийцу, против него были непогрешимые улитки, вроде его кровь под ногтями убитой, и меня скоро отпустили. Могло быть, что моя песня просто подтолкнула его на этот поступок. Но вот что странно – он утверждал, что на концерте его не было, и песню слышать он не мог. Милиция сочла это прободением… то есть, провидением… фу ты… совпадением… Устал я что-то… Давайте помолчим.
Мы стояли возле мраморного парапета, глядя на Лужники, на блестящие в темноте купола Новодевичьего монастыря, освещённые разноцветными прожекторами высотки, и я чувствовал, как земля качается у меня под ногами, как смотровая площадка плывёт вперёд, в Москву-реку, словно гигантский корабль, раздвигающий носом пространство…
– У меня это… – пробормотал я. – Пиво опять кончилось…
– Пива в море много, – задумчиво сказал Виктор Сергеевич. – То есть, в мире, я хотел сказать. Я даже иногда думаю, что всё я выпить не смогу…
Мы двинулись вдоль берега реки, не торопясь, и я с сожалением ощущал, как с каждым шагом из меня улетучивается небольшая часть опьянения, выдуваемая из головы прохладным ветерком. Начинало рассветать…
6
Следующий работающий киоск мы нашли, если не ошибаюсь, на Ленинском. Виктор Сергеевич подал мне новую вожделенную бутылку с зелёной этикеткой и произнёс:
– "Балтика" номер один. Очень хорошее светлое пиво. Четыре целых четыре десятых. К сожалению, редко продают. Все больше "тройка" да "девятка"… У этого, конечно, недостатки тоже есть. Оно немного жутковато… жидковато, я хотел сказать. Водянистое, если прислушаться. С другой стороны, имеет интересный эффект, который я не замечал у других сортов пива. Оно как бы согревает изнутри, причём постепенно, начиная с живота… Впрочем, может, это моё субъективное воспаря… вопрося… ну, вы поняли.
Мы шли с ним бок о бок. Он с каждым шагом покачивался из стороны в сторону, и казалось, что он наслаждается не пивом, а самим процессом ходьбы, собственным существованием и растворением в окружающей реальности.
– Солнышко, – он ткнул пальцем в воздух, и я увидел над зданиями справа край солнечного диска, похожего на огненную дырку в светлеющем небе. – Я люблю Солнце. Знаете, я в стольких песнях спутал Солнце и сердце, что перестаю понимать, где одно, где другое…И мне кажется, что если моё Солнце остановится, то и сердце потухнет… Или наоборот… Ну, не знаю, что наступит первым…
Он казался счастливым. Улыбка ползала по его лицу, то касаясь глаз, то спускаясь на самый подбородок, то размазываясь по губам и заставляя их вытягиваться в длинную ровную дугу. А я, признаться, уже устал. Ноги гудели. Кроме того…
– Э… – сказал я. – Виктор Сергеевич… Вы не подержите мою бутылку? Я быстро…
– В кусты, что ли? Так я тоже пойду. Здесь как раз есть классное местечко, за ракетами… то есть, за "ракушками", я хотел сказать.
Мы свернули во двор, обогнули рядок гаражей-времянок, и Виктор Сергеевич указал на железный буртик на одной из них:
– Отличное место для бутылок. Я здесь не первый раз уже это самое…
Мы расстегнули ширинки и начали своё черное дело. Меня охватило ощущение лёгкости и почти что счастья…
– Ну так вот, – сказал Виктор Сергеевич, застёгиваясь. – Я всё-таки поехал в училище и поступил. С первого раза, под апартаменты комиссии. Аплодисменты, я хотел сказать. Такой голос – редкость. Мягко говоря. Но сколько волка ни корми, всё равно подохнет. Очень скоро преподаватели поняли, что со мной всё не так просто… Я продолжал делать ошибки, забывать и путать. И ошибки мои были всё страшнее с точки зрения идиото… идеологии, то есть. Примеров было много… Какой бы вспомнить поярче? Ну, вот, к примеру, Гимн РССС я как только не перевирал… То "Союз порешили республик голодных", то "Партия Ленина сильно дородная". Жуть, в общем. Или даже то, что вроде безобидно, но тогда так не казалось. Я, даже, пожалуй, целиком спою…
Виктор Сергеевич отпил немного пива, остановился у берёзы и, отбивая такт ногой, громогласно и с непередаваемой душещипательной интонацией запел:
Нас извлекут из-под обломков,
Поднимут на руки каркас,
И удивятся генералы,
Как изуродовало нас.
И полетят тут телеграммы
Родных, знакомых известить,
Что сын их, в общем-то, вернётся,
И даже в целом будет жить.
В углу заплачет мать-старушка,
Слезу рукой смахнёт отец,
И дорогая не узнает,
Какой у парня был конец.
И будет дальше он учиться
Над кипой пожелтевших книг,
С красивым орденом в петлице,
Да только больше не мужик.
– Скандал, в общем, – подвёл он итог. – Вот так я и доказывал все годы учёбы, что всё это делаю не порочно и что такой у меня сплав ума…
Он умолк. У него кончилось пиво. Мы вывернули из двора и зашагали по тротуару в сторону центра. Слева покачивалось здание Президиума Академии Наук с золочёной верхушкой, а я всё не мог понять, почему оно не удаляется, а парит вместе с нами, словно провожая… Видимо, я просто пьянел и мне мерещилось Бог знает что… Ленинский проспект затягивало лёгкой дымкой, и я всё время старался двигаться за широкой черной спиной моего спутника, чтобы не отстать, чтобы не остаться одному в этом густеющем тумане, начинающем казаться нереальным, мистическим, наполненным волшебным сиянием, казалось, исходящим от Виктора Сергеевича…