Раннее
Шрифт:
Воздух был влажным – ночью прошёл дождь, да и сейчас ещё тучи заполняли всё небо, грозя снова обрушить на Москву потоки воды. Я задумался о том, что же у нас с Аней не так. Может быть, дело действительно во мне. Я уделяю ей мало внимания. Но я зарабатываю довольно большие деньги, мне приходится с утра до вечера торчать на работе, и не просто находиться там, а заниматься делом, нервничать, переживать и всё время быть в курсе всего. Я не могу даже просто отвлечься и подумать о ней. И никакой благодарности. Просто раздражение с её стороны, и только. Её можно понять,
Мы друг друга не понимаем. Вот в чём всё дело. Мы разные люди. Настоящей любви между нами никогда не было, а дружба оказалась непрочной. Мы ни о чём не можем договориться, а уж о том, чтобы понять, что чувствует другой, и речи нет. Печально… Надо с этим что-то делать.
Я зашёл в магазин, купил два десятка дюбелей, повздорив сначала с кассиршей из-за того, что у меня нет мелких денег, а потом с продавщицей, которая никак не могла понять, что для четырёхмиллиметровых шурупов нужны дюбеля, у которых наружный диаметр отнюдь не четыре миллиметра. В конце концов проблемы разрешились, и я зашагал домой.
Дома меня встретила Аня, ещё более взвинченная, чем прежде.
– Я из-за тебя ногу уколола, – бросила она мне. – Набросал на полу всякого мусора.
– Не ходи босиком, – парировал я, возвращая сдачу в шкатулку.
Она хмыкнула и снова скрылась на кухне. Я извлёк дрель, вставил сверло. Нашёл острый карандаш. Отправился в ванную размечать дырки. Приложил большую полку к стене, начал рисовать первую отметину.
– Завтракать иди, – донеслось с кухни.
Я выронил карандаш, сломал его, чертыхнулся, потом уронил полку. Выдохнул воздух, успокаиваясь, и вошёл на кухню.
На завтрак Аня приготовила пшённую кашу. Видимо, картошка, которую она чистила утром, предназначалась для очередного противного жирного супа, и Аня собиралась потчевать меня им в обед. А сейчас – эта омерзительная пшённая каша, которую я терпеть не могу. Аня это знала. Похоже, она просто пыталась меня достать. Но я не хотел конфликта и честно всё съел. Аня всё так же хмуро поглядывала на меня и смачно чавкала.
Оставив её на кухне мыть посуду, я вернулся к своей работе. Заточил карандаш, разметил дырки. Нашёл удлинитель. Подключил дрель к сети. Приложил её к одной из отметин. Нажал на кнопку. Дрель заверещала и стала разбрасывать в стороны мелкую цементную пыль. В дверях ванной появилась Аня.
– Ты тише не можешь? – прокричала она.
– А что? – спросил я, отпустив кнопку.
– У меня голова болит.
– Вообще-то не могу. Можно дверь закрыть.
– Блин… Лучше бы вообще не сверлил.
Я опустил руку с дрелью. Анна скрылась в комнате. Меня это всё начинало уже бесить. Я прикрыл дверь. Продолжил сверлить. Через полчаса от гудения, мелкой тряски и стресса у меня тоже начала болеть голова. К счастью, все дырки уже были готовы. Я пошёл к кладовке за молотком. Аня сидела на диване с ушами, заткнутыми ватой.
– Ты кончил сверлить? – спросила она.
– Пока да.
– Не слышу!
Я подошёл к ней и рявкнул прямо в ухо:
– Да!!!
Она отшатнулась от меня и заплакала, вынимая вату из ушей. Я снова сел рядом.
– Уйди, – сказала Аня.
– Не плачь.
– Хочу – и плачу.
– Что случилось?
– Ничего не случилось. Урод ты.
– Ну, прости. Я не хотел, – я попытался дотронуться до её лица, чтобы подтереть слезы, но она резко отбила мою руку и выплеснула:
– Уйди от меня. Видеть тебя не хочу.
Я встал. Взял дюбеля и молоток. Вернулся в ванную. Начал забивать дюбеля в отверстия. Аня, уже переставшая плакать, прошла в находящийся рядом туалет, прошипев:
– А говорил, что кончил…
Я вкрутил в дюбеля шурупы. Повесил зеркало, большую полку, две маленькие и вешалку для полотенец. Разложил по полочкам мыльно-рыльные принадлежности.
– Криво, – сказала Аня.
Я обернулся. Она стояла, прислонившись к косяку возле моего плеча.
– Что криво?
– А ты сам не видишь? Разуй глаза! – она повысила голос. – Тот конец выше!
Я присмотрелся. Если и выше, то на миллиметр или два. Я даже не был уверен.
– Можно немного шуруп подогнуть… – пробормотал я.
Аня демонстративно развернулась и пошла в комнату. Я не понимал, что с ней творится. Я снял большую полку, пару раз стукнул молотком по шурупу для очистки совести. Надел полку назад. Сходил в кладовку за уровнем.
Аня тем временем уже проскользнула в ванную и придирчиво осматривала мою работу.
– Всё равно криво, – сказал она.
Я молча положил на полку уровень. Пузырёк застыл ровно посередине, показывая, что полка абсолютно горизонтальна.
– Сволочь, – сказала Аня.
– Аня… – произнёс я осторожно. – Что с тобой происходит?
– Ничего.
– Ну успокойся… – я попробовал взять её за плечи и поцеловать.
Она вырвалась, и из её глаз снова брызнули слезы.
– Что ты лапаешь? Почему нельзя просто словами говорить, а надо сразу лапать? Рожа ненасытная! Кобель!
– Да прости ты… Я же успокоить тебя хотел.
– А ты думаешь, я как кошка – погладил, и всё?! И я сразу успокоюсь?
– Да чего ты хочешь, я никак не пойму?!
– И не поймёшь! Катись отсюда!
Я вышел в коридор, надел ботинки и открыл дверь. Аня рыдала в ванной. Мне ничего не оставалось кроме как просто уйти. Через несколько минут я шёл по улице под начавшимся дождём и думал о том, как всё-таки несправедлива бывает жизнь.
2
Я бродил долго. Дождь, слава Богу, прекратился. Я сходил в центр, на Кузнецкий мост, дошл до Котельнической набережной, потом мимо Курского вокзала до "Октябрьской" и по Ленинскому проспекту до МКАДа. Я устал, хотел есть, денег у меня не было, и талонов на автобус тоже.