Раннее
Шрифт:
Надя стояла на стуле, пытаясь дотянуться до верхней полки шкафа. Произнесено было скорее раздражённо, чем сочувственно.
"Шли бы вы…", – повторил я про себя. Звучало пошло.
– Не упадите, – посоветовал я, потягиваясь. – У стула ножки качаются.
Звякнул телефон. Я схватился за плоскую трубку:
– Нет, не Володя. Не знаю, кто говорит.
Я бросил трубку на место и от нечего делать уставился на длинные белые ноги, торчащие из-под пренебрежимо малой плотной юбки. "Чем я тут целый день занимаюсь?"– подумал я. Однако
– Вы не ушиблись? – спросил я не оборачиваясь.
– Конечно, ушиблась, – ответила Надя обиженно. После небольшой паузы за моей спиной зашелестели подбираемые с пола бумаги. – Вон как коленку рассекла.
Я бросил короткий взгляд на повреждённую конечность и продолжил наблюдение за суетящимися внизу прохожими.
– Вам же завтра стометровку не бежать, – сигарета наконец нашлась и переместилась в уголок рта. – И потом – я предупреждал.
– Какой вы чёрствый, Владимир Сергеевич, – вздохнуло позади меня. – Можно было помочь женщине, хотя бы пожалеть.
Я зажёг сигарету.
– Как я могу помочь, если вы сами не знаете, чего хотите? А жалеете вы и сами себя прекрасно.
"Странно, – подумал я. – Я не помню, какого цвета камень в её кулоне. Красный или белый? Наверно, красный". Я обернулся. Надя пыталась состыковать обломки стула. Кулона на шее не было. Я мысленно обозвал себя склеротиком.
– Плотника надо позвать, – сказала она, вертя в руках никуда не подходящую щепку.
– Проще новый стул купить, – ответил я. – И вообще – не плотника, а столяра. Плотники дома строят.
– А старый куда девать?
Я выпустил струйку дыма.
– Выбросьте в окошко. Авось прибьёт какого-нибудь плохого человека.
– А если хорошего? – поинтересовалась Надя.
– Хороших не бывает.
– А если я действительно брошу его в окошко? – спросила она, со стуком распахивая раму возле меня.
– Пожалуйста, – пожал я плечами.
Она оперлась ладонями в подоконник и перегнулась через него, подставив лицо ветру.
– Я лучше не буду, – сказала Надя. – Такая погода хорошая… Вы знаете, я люблю, когда жарко и ветер. Когда я была маленькой, ну, ещё в третий класс ходила, меня мама возила в Киев… Или во второй? Нет, кажется, в третий…
Я прокрался к двери и выскользнул в коридор.
– Привет, Володь, – кивнул мне человек, идущий встречным курсом.
– Привет, – ответил я, хотя человека не опознал – их тут много шляется, и все считают себя совершенно незаменимыми.
"Куда бы пойти?"– подумал я. В ответ желудок тихо заурчал.
– Да, – улыбнулся я. – Про тебя-то я и забыл.
Я повернул попавшуюся под руку дверную ручку и вошёл.
Сидящие в два ряда машинистки прекратили стучать по клавишам и подняли глаза на меня.
– Работайте-работайте, – успокоил я их и пересёк зал по диагонали.
Распахнутая дверь полетела на пол. Я машинально отпрянул, почувствовав, как гудят от невообразимо громкого удара барабанные перепонки.
– З-заикой сделаешь, – молодой, но с животиком очкарик подпрыгнул в кресле. – Знаешь же, что дверь просто так стоит. Мог бы за неделю привыкнуть.
– Ты неправ, Чикин, – отозвался я, топая ногами по двери. – Во-первых, я думал, что вы давным-давно её починили, а во-вторых – зачем её в проём ставить, если петель нет?
– У меня от этого грохота из машбюро голова как чугунная. Даже с дверью… – Чикин собрал кожу на носу в гармошку. – Ты скажи лучше, что со стеклом будем делать?
– Боже, с каким ещё стеклом?! – взмолился я. – Чикин, я жрать хочу!
– Я не Чикин, а Анатолий Евгеньевич, – буркнул Чикин, – в крайнем случае Толик. И вообще – чем ты тут целый день занимаешься?
Я разинул рот:
– Как ты догадался?
– В смысле? – не понял Толик.
– Пять минут назад я задал себе точно такой же вопрос. Только с заменой второго лица на первое.
– Значит, у тебя совесть есть, – удивился Чикин. – Тем более должен дело делать, а не баклуши бить. Давай расхлёбывай кашу насчёт стекла.
– Так… – приложил я палец ко лбу. – А знаешь, я ничего не помню. Введи меня в курс дела.
– У тебя склероз? – Чикин сдвинул очки вперёд. – Ты приказал купить две тонны битого бутылочного стекла якобы для какой-то выгодной операции. Уже месяц эта ересь забивает склад, и девать её некуда.
"Откуда он знает про склероз?"– рассеянно думал я, набирая на сейфе код: 7-6-1.
– Чего молчишь? – вернул меня на Землю голос Чикина.
Я понюхал бутерброды и сообщил, что сосредоточен на идентификации пищи.
– Оболтус, – прошипел Чикин и отвлёкся от меня, продолжив перекладывание бумаг на столе.
– Вообще-то, – внезапно заговорил я, прикончив пару бутербродов, – я не могу вспомнить, что я собирался делать с этим стеклом. Но идея у меня есть. Можно продать его кому-нибудь, потребовав оплатить стоимость целых бутылок плюс затраты на их переработку в стеклобой.
– Ты дурак, Соболев, – произнёс сокрушённо Чикин, – и дети твои – уроды.
– Это точно, – сказал я, – поэтому рождаться они и не торопятся. А ты думаешь, я чушь предложил? У нас же много всяких идиотов. Попробуй кому-нибудь всучить этот бой – с руками оторвут.
Чикин хмыкнул и взглянул на часы.
– Ну да. Это в твоём стиле. Кстати, через пять минут кончается рабочий день.
– Значит, пора смываться.
Чикин кивнул, захлопнул свою папку и сунул в стол. Я долго ждал, пока он снимет с вешалки серый плащ и, кряхтя словно старик, напялит его на себя.