Рано или поздно
Шрифт:
— Сделал, — сказал он. — В ответ прозвучало «нет». И пока на этом все.
— Леди Анджелине Дадли? — воскликнула мать с потрясенным видом. — Ты сделал ей предложение, Эдвард, и она ответила «нет»?
— О, но, Эдвард, — произнесла Лоррейн, дергая шнурок звонка, — судя по тому, как она смотрела на тебя вчера вечером, я думала, она очень увлечена тобой!
— Как оказалось, ничего подобного, — сказал Эдвард, сцепив за спиной руки и вымучивая улыбку.
— Девушка играет в недотрогу, — заявила бабушка, указывая лорнетом прямо на сердце Эдварда. — Она не может сделать лучшей партии,
— Эдвард, — спросила Джулиана после того, как им принесли свежий чай, — ты сказал Анджелине, что любишь ее?
Будь оно все проклято, нет. А ведь, наверное, следовало. Совершенно очевидно, что она хотела это услышать. Собственно, она прямо спросила его, любит ли он ее, а он не уловил намека. Предпочел повести себя честно.
— А что это означает? — осведомился Эдвард, усаживаясь; похоже, его будут поить чаем, хочет он этого или нет. — Я твердо намерен заботливо относиться к любой леди, на которой женюсь, дружить с ней, уважать ее, оберегать и защищать, отдавать ей столько времени и внимания, сколько позволят дела, быть верным данным ей обетам. Это что, не любовь?
— О, Эдвард, — всхлипнула мать, — ты станешь лучшим мужем на свете!
— Каждой леди хочется слышать, что она любима, когда мужчина предлагает ей выйти за него замуж. — Лоррейн протянула ему чашку горячего чаю. — Ей необходимо почувствовать себя особенной, той самой. Единственной.
«Морис сумел дать тебе это почувствовать?»
К счастью, Эдвард вовремя прикусил язык и не задал этот вопрос вслух. Он не сомневался, что Морис сумел. И сделал. Он был как раз таким человеком. Он точно знал, чего женщина хочет и ожидает. Впрочем, возможно, и в этой старой пословице что-то есть. «Поступки говорят красноречивее слов».
Да только кажется, что для женщины, которой делают предложение, слова особенно важны.
— От нас ждут множества банальностей, лицемерия и откровенной лжи, — пробурчал он. — Так светское общество и живет. Мне думается, иногда людям следует говорить правду, в особенности о самых важных в жизни вещах. Почему я должен притворяться, что испытываю эту романтическую чушь под названием любовь, если я ее не испытываю? Разве это порядочно по отношению к леди?
Она была готова сказать «да», думал он. Глаза сияли, губы приоткрылись, она слегка подалась к нему, когда он опустился перед ней на колено, чувствуя себя последним идиотом. Она выглядела в точности так, как вчера вечером перед тем, как он ее поцеловал, и сразу после, когда сказала ему, что это самый дивный вечер в ее жизни.
Боже милостивый, она вела себя так, будто влюблена в него! Но разве кто-нибудь может его любить? В романтическом смысле, конечно. Эдвард почти услышал, как Морис недоверчиво посмеивается.
Она не может испытывать к нему никаких романтических чувств. Должно быть, причина в том,
— Почему ты должен притворяться, Эдвард? — спросила между тем его мать. — Я не думаю, что встречала в своей жизни более любящего мужчину, чем ты. У тебя есть манера сначала думать о других и только потом о себе. Но ты тоже имеешь право на свое собственное счастье. Ты имеешь право любить всей душой и сердцем. Всем своим существом! Ты не обязан отдавать нам все, ничего не оставив себе.
Эдвард уставился на нее, рука с чашкой замерла на полпути ко рту. Она никогда ничего подобного не говорила. «Я не думаю, что встречала в своей жизни более любящего мужчину, чем ты». Но ведь она обожала его отца, относившегося к ней с беспечной симпатией. И Мориса обожала.
«Ты тоже имеешь право на свое собственное счастье».
А он счастлив. Точнее, будет счастлив, когда вернется на лето в Уимсбери-Эбби. И когда закончится вся эта суета с выбором жены и обустройством детской, когда он остепенится и будет вести жизнь женатого мужчины и отца своих детей.
Он будет счастлив, если его женой станет Юнис.
Пожалуй, сейчас самое подходящее время упомянуть о ней. Время высказать свое мнение и добиться своего счастья.
Но всего три дня назад она ему отказала — твердо, решительно и непреклонно. И велела больше об этом даже не заикаться.
Два предложения и два отказа за три дня. Он сказал леди Анджелине неправду. Его предложение к ней было не первым. Правда, первым официальным.
Он не был девственником. У него было несколько женщин, хотя любовницу он никогда не содержал. И все они ему нравились. Эдвард находил секс бодрящим, удовлетворяющим — и необходимым, хотя после смерти Мориса женщины у него не было.
Но он не хотел ни одну из них так, как хотел вчера вечером леди Анджелину Дадли. Почему он ее хотел? Одним вожделением этого не объяснить. В свое время он встречал немало красивых женщин, и нескольких — прямо в этом году. Некоторые были необыкновенно прелестны. Он смотрел на них с огромным удовольствием, но не испытывал этого всепоглощающего стремления уложить их в постель.
Только леди Анджелину Дадли.
Которая ему даже не нравится.
Вообще-то это не совсем правда. Ему нравится ее чувство юмора. Нравится, что она не высмеивает других, а смеется только над собой. Нравится ее живость, ее нескрываемое стремление наслаждаться жизнью. Кроме того, Эдвард подозревал, что в ней кроется то, что нельзя увидеть обычным взглядом. Несколько раз он мельком замечал в Анджелине некоторую неуверенность, и это его озадачивало. Почему она чувствует себя уязвимой? Она красива, у нее есть все, чего только может пожелать юная леди, едва дебютировавшая в светском обществе. Если верить Трешему, ей уже сделали несколько брачных предложений, а с чего бы тот стал врать?