Раскаты
Шрифт:
«А серенького пальтишка нигде не видать»,– окинув зал, Арцыбашев посмотрел в окно. Яркие блики на лужах, небо посветлело – неужели солнце пытается пробиться?
– Здравствуйте, Александр Николаевич,– напротив него сел Марков.– Не ожидал вас здесь видеть.
«Говорит полунищий журналист в обтрепанном костюме»,– подумал Арцыбашев.
Принесли усиленный английский завтрак. Большое столовое блюдо, на котором красовалась тройная яичница и сопутствующие ей ингредиенты, заставили Маркова жадно сглотнуть подступившую слюну.
– Вы могли бы принести мне тоже самое?–
– Сию минуту.
– А у меня, Александр Николаевич, творческий период пошел,– признался Марков, пока Арцыбашев начал возился с едой.– Три статьи за два дня. А вот еще недавно… но вы наверняка слыхали?
– О чем же?– отхлебнув чай, спросил доктор.
– Сегодня ночью Вторая эскадра приняла первый серьезный бой. Ее противник – флотилия балтийских рыбаков, на которую эскадра вышла случайно. Но какая заварушка началась,– улыбнулся Марков. В его воображении представлялось, как хлипкие суденышки рыбаков ныряют между водяными воронками от снарядов, но упорно продолжают держаться на плаву.– Этому славному побоищу дали название Гулльский инцидент.
– Ну и названьице вы придумали.
– Честное слово,– Марков прижал руку к груди.– На самом деле, почти никто не пострадал, зато номер разлетается на ура. Избранник Императора – вице-адмирал Дуболом, он же Бешеный адмирал, рвет и мечет – его эскадра на первых страницах всех газет, от Атлантики и до Тихого океана.
– Ваш патриотизм зашкаливает,– отметил Арцыбашев.
Маркову подали еду. Но даже тогда он не перестал болтать. Доктор, слушавший, но не вникавший в смысл, молча доедал «завтрак».
– Вот увидите…– с набитым ртом бухтел Марков.– Эта война окончится полным для самодержавия поражением… Народу надоело, что цвет армии и флота гибнет по указке глупых, несведущих людей. Эта война полезна, она… покажет все промашки и грехи, всю гниль… И рабочие гнут спины за копейки…
«Он и сюда рабочих приплел,– устало подумал Арцыбашев. Он закончил с блюдом, выпил чай, затем коньяк и закурил.– Вот кто позволил этому ублюдку портить мой обед? Зачем вообще такую шваль пускать в Асторию и Мариинку?!»
Арцыбашев внимательно изучает его усталое лицо, бесконечно дергающиеся, как у паралитика, руки – что он пытается изобразить? «Того и гляди – ткнет вилкой, и не заметит. Морда мелочная, непримечательная… Глаза с две копейки, в отеках и синяках. Бессонница, злоупотребление алкоголем?»
Чем дольше Арцыбашев наблюдал за Марковым, тем больше вопросов возникало. «Он бреется хоть иногда? А этот помятый, замызганный пиджак в отвратительную клетку? Он в нем спит, что ли? Почему манжеты такие грязные, почти черные? Забывает стирать?.. Откуда у него деньги на еду, где он живет? Может, ночует в редакции? Или скитается по любовницам? Обручального кольца нет – да и кому такой нужен? И почему он ко мне привязался?»– последний вопрос заставил Арцыбашева насторожиться. Он и Марков слишком разные, чтобы устроить внезапный дружеский обед… Тогда почему газетчик так охотно разбалтывает ему про настроения на заводах, среди рабочих? «Кто-то его подослал или… ну все»,– решив, что наигрался в детектива, Арцыбашев попросил счет.
«Только попробуй намекнуть заплатить за тебя»,– злобно подумал он про газетчика.
Расплатившись, доктор поднялся из-за стола:
– Мне пора.
Неугомонный Марков кинул из кармана на стол несколько помятых банкнот и бросился за ним:
– Александр Николаевич!
«Да что тебе нужно, черт возьми!»– Арцыбашев развернулся, готовый резануть его какой-нибудь грубостью, но истошный женский крик из глубины фойе перечеркнул этот план.
Бросая столы, к окнам потянулись любопытные. Снаружи происходило что-то небывалое – крики и причитания заполонили тротуар «Астории».
Арцыбашев вышел из гостиницы. На углу, неподалеку от его машины, собралась густая толпа.
– Да что же вы стоите? Доктора зовите, доктора!– закричал чей-то хриплый голос. Ему никто не ответил. Арцыбашев посмотрел на Григория. Тот, помня строгий наказ – не отходить от машины, встал на цыпочки, вглядывался – что прячется за широкими спинами?
– А ну, посторонитесь!– рявкнул Арцыбашев, грубо расталкивая зевак и пробираясь вперед.– Кому здесь доктор нужен?
– Ох, матушки!– пробормотал женский голос.– Убилась она насмерть, боженьки!
Арцыбашев протиснулся вперед, и оказался возле крытой пролетки. На ее помятой, изломанной крыше лежала маленькая белокурая девушка в распахнутом сером пальтишке.
– Она!– вырвалось из доктора.
– Сверху спрыгнула, оттудова,– указывая пальцем вверх, сказал какой-то мужик в легком тулупе. Арцыбашев задрал голову. На шестом этаже он увидел настежь распахнутые створки окон и светлые занавески, бьющиеся над ними. Он осторожно поднялся на пролетку, наклонился к девушке. Бледное, совсем юное лицо с заплаканными темно-карими глазами. Жалобно-грустный взгляд с немым укором смотрел вверх. В нем еще теплилась жизнь. Арцыбашев прижал два пальца к шее, легко сдавил.
– Эй, ты что там делаешь?– сердито спросил кто-то.
Арцыбашев чувствовал ее пульс – тихий, едва слышный…
– Жива,– прошептал он сам себе.– Надолго ли?
Он приценился. Нелепое пальто, вбившееся ему в голову, было явно с чужого, взрослого плеча. Легкое ситцевое платье, под которым, дай бог, раз десять перелетанное бельишко, худые голые ноги…
«Никому ты не нужна, сирота казанская»,– вынес он печальный вердикт.
Пролетка вздрогнула.
– Эй, что такое?– Арцыбашев грозно развернулся к толпе.– Стойте смирно! Гришка, помоги мне перенести ее в машину!
Вместе с водителем он осторожно спустил девушку с пролетки, потащил к «форду». «Не толкайтесь, черт вас подери!»– то и дело кричал Арцыбашев, хотя никто и близко не подходил к ним. Только один старичок вежливо спросил:
– Куда же вы ее уносите, позвольте узнать?
– А ты не видишь, что она еще жива, старый дурак?– огрызнулся он.
– А моя пролетка?– послышался другой, более тревожный голос.– Господа, а моя пролетка?! Кто мне ущерб возместит?! Господа?..
Доктор усадил девушку на заднее сиденье, облокотил на себя.