Расколотое небо
Шрифт:
Куда он клонит?
— По-моему, довольно различные заботы, — недоуменно заметила Рита.
— Конечно, вполне с вами согласен, — вежливо подтвердил он. — Вы едете в Берлин погостить?
— К жениху, — холодно, с торжествующей ноткой в голосе ответила она.
Странно, его это не смутило.
— Прекрасный день для встречи с женихом, — сказал он. — На редкость хороший день.
И на этот раз совершенно неясно, что он имеет в виду. Проще всего признать его антипатичным. Впрочем, он забавно рассказывает. Ах, вот что! Он учитель. Его ничуть не удивило, что она — его будущий коллега.
— Собственно, почему? По мне ведь это не видно.
Он подкупающе
Сердиться на него было невозможно. Но неприятно чувствовать, что он видит тебя насквозь, и не понимать, что кроется за его вежливой фамильярностью.
Он тоже едет погостить к родным?
Такая непозволительная наивность рассмешила его.
— Пожалуй, — нахохотавшись, сказал он. — Можно назвать это и так.
Рита оборвала утомительный разговор. Собеседник не стал навязываться. Он извлек из кармана книжку и откинулся в угол дивана.
Все дальнейшее было как в тумане. Рита не помнит, когда начался Берлин и когда она впервые ощутила тот внутренний холод, без которого не могла — что бы ни произошло — осуществить свое решение.
Она не в первый раз ехала в Берлин, но лишь тут поняла, что совсем не знала этого города. Поезд шел мимо садовых участков и парков, затем начались заводы. Город некрасивый, но ничего особенного в нем не заметно, думала Рита.
Ее спутник поднял глаза от книги.
— Надеюсь, ваш жених живет в Панкове или в Шёневейде? — приветливо спросил он.
— Почему? — изумилась Рита.
— Вас могут об этом спросить.
— Да, да, — поспешно сказала она, — он живет в Панкове.
— Тогда все в порядке.
Что это значит? Он меня выспрашивает? Или предостерегает? А что я отвечу, если у меня спросят название улицы? Как я мало гожусь для того, что делаю… И кто мне поверит, что я должна это делать? Но для размышлений времени уже не было. Поезд остановился. В вагон вошли полицейские и потребовали предъявить документы. (Если меня спросят, я лгать не стану. Первому встречному выложу все как есть.) Ее удостоверение полистали и вернули. У нее дрожали руки, когда она прятала его в карман. Не очень-то тщательная проверка, подумала она чуть ли не с разочарованием.
Ее попутчик по купе отер пот со лба белоснежным накрахмаленным носовым платком.
— Жарко, — заметил он.
Рита еще раз встретила его у контроля вместе с женщиной, которая сошла с того же поезда и, видимо, была с ним хорошо знакома.
Но Рита тут же забыла о нем. У нее были свои заботы. В зале ожидания висел большой план города. Она долго стояла перед ним, заучивая наизусть незнакомые названия улиц и вокзалов. Ей было ясно: в том, что она задумала, надо рассчитывать только на себя. Она подошла к билетной кассе. Впервые ей предстояло высказать вслух свои намерения.
— До станции «Зоологический сад», — сказала она.
Ей равнодушно сунули желтую картоночку.
— Двадцать, — произнес женский голос из застекленного окошечка.
— А чтобы вернуться обратно? — нерешительно спросила она.
— Тогда сорок, — нетерпеливо ответила кассирша; она забрала билет и протянула в окошечко другой.
Так вот чем этот город отличается от остальных городов мира: за сорок пфеннигов Рита держала в руках две судьбы — и притом какие разные!
Взглянув на билет, она бережно спрятала его в кошелек, чтобы не беспокоиться хоть об этом. Она была уже утомлена, когда поток спешивших за город людей вынес ее через туннель и по лестницам на верхнюю платформу. Тут по-настоящему чувствовалось летнее воскресенье: нарядные платья, суета, детский гомон.
Рита стояла у широких дверей вагона, которые бесшумно раздвигались и закрывались на каждой станции. Первый раз в жизни ей хотелось быть кем угодно — ну хоть одним из этих беззаботных любителей воскресных прогулок, — только не самой собой.
Это желание было единственное, что показывало, какое насилие она совершает над собственной природой.
Если не полениться и взглянуть из поезда на небо, можно было заметить, что на нем не осталось ни облачка.
Риту все время мучил страх, как бы не упустить самого важного.
Она повторяла про себя названия станций и улиц, мимо которых лежал ее путь. О том, что было вправо и влево, она не знала и не желала знать. В этом гигантском, непонятном и страшном городе ей надо было держаться одной только тонкой и узкой полоски намеченного пути. Стоит отклониться, — и начнутся осложнения, которые приведут бог весть к чему.
Она ничего не спутала и не упустила. Спокойно, без спешки сошла она там, где надо. Заставила себя обстоятельно разглядеть товары в киосках на платформе (вот они, прославленные апельсины и шоколадки, сигареты и дешевые книжки…). Все было именно так, как она себе представляла.
Одной из последних она медленно подошла к контролю. И тут натолкнулась на группу людей, загородивших дорогу: они бурно изливали свою радость или горе — понять было трудно. Скорее всего и то и другое одновременно.
И вдруг в центре группы Рита увидела своего попутчика. Женщина, вместе с ним сошедшая с поезда, повисла у него на руке и рыдала взапуски с другими женщинами, которые, очевидно, вышли их встретить.
Рита невольно задержала шаг. И в ту же минуту ее взгляд скрестился с взглядом бывшего попутчика. Он узнал ее, в знак приветствия поднял руку — выбраться из кольца обступивших его женщин он не мог — и насмешливо улыбнулся.
Рита быстро сбежала по лестнице.
Для начала ничего хуже нельзя было придумать. Зачем этот субъект попался мне на пути? Неужели на мне, как и на нем, печать нечистой совести?
Она закрыла глаза, чтобы представить себе все так же четко и ясно, как на том плане города.
Сперва повернуть направо. Перейти на ту сторону широкой улицы, но прежде (это на плане не показано) переждать какое-то время, пока вышколенный полицейский элегантным жестом не остановит поток машин и не пропустит через улицу пешеходов. Свернуть на знаменитую торговую улицу (о ее красоте, богатстве и великолепии сложены такие легенды, что она не поспевает за своей репутацией); идти по ней до пятого перекрестка. Отсюда Рита пошла по менее шумным улицам, ни на шаг не уклоняясь от тонкой полоски на большом плане, которую видела перед собой гораздо явственнее, чем настоящие дома и настоящие улицы. Ни разу не спросив дорогу, она дошла до того дома, где жил Манфред. Мысленно она бывала здесь изо дня в день, а сейчас она увидела этот дом воочию. Она подавила в себе недоуменный вопрос: «Как может такой заурядный доходный дом на заурядной столичной улице стать вожделенной целью для беглеца?» Она вошла в прохладный вестибюль и только тут почувствовала, как жарко было на улице. Медленно поднялась она по лестнице, выстланной старым, но натертым до блеска линолеумом. Чем сильнее у нее билось сердце, тем тверже она знала: ты задумала нелегкое дело. Риск большой, и одной пускаться на него не следовало. Но передумывать поздно.