Расколотое небо
Шрифт:
Чтобы избавиться от бесполезных мыслей, Рита вернулась в купе. Она взяла сигарету, предложенную внимательным спутником, и перелистала иллюстрированную газету, которую, он дал ей.
Пожалуй, надо было поговорить с Вендландом, думала она. Вчера как раз представлялся удобный случай. Во всем полагаться только на себя — это уже самонадеянность…
Вчера, незадолго до полуночи, последней уходя из сборочного цеха с вечерней смены, Рита по привычке обернулась и пересчитала вагоны, которые закончит утренняя смена. Она никак не могла
Выйдя наконец из цеха, метрах в двадцати она увидела Эрнста Вендланда, стоявшего на верхней ступеньке подъезда заводоуправления, под самой лампочкой. Рита держалась в тени, и он не заметил ее. Закурив сигарету, он медленно направился к заводским воротам. Рита пошла за ним следом.
По дороге они не встретили ни души. Должно быть, и у него, у директора, были основания сегодня вечером в полном одиночестве ходить по заводу. И сейчас он шел медленно, еле переставляя ноги, но зорко смотрел на дорогу и на здания по обе ее стороны.
Тишина на обычно шумном дворе производила странное и грустное впечатление. Свет и тени распределялись иначе, чем днем. Самые темные закоулки, куда не проникало ни единого солнечного луча, ночью были ярко освещены прожекторами. Освещен был даже узкий проход между поворотным кругом и кузницей, куда свернул Вендланд. На том самом месте, мимо которого он сейчас проходил, ей когда-то было сказано: «Неужели я собственными руками разрушу то, что я больше всего люблю в тебе!»
Рита пошла быстрее, рискуя, что Вендланд ее заметит. Из сварочного цеха доносилось пронзительное шипение пламени, его голубоватые отсветы падали на дорогу.
Когда Вендланд проходил мимо вахтера, Рита окликнула его. Он остановился как вкопанный; потом быстро пошел ей навстречу.
— Рита! — И он сказал то же самое, что однажды она указала ему: — Как ты кстати!
Он не заметил, что обратился к ней на «ты». Мысленно он давно говорил ей «ты». На сей раз держать экзамен пришлось ему, пояснил он. У него до сих пор трясутся поджилки. Не в пример ей, он вел себя не очень-то храбро.
Рита вспомнила, что весь день заводская территория кишела чужими машинами. В зале для заседаний проходила общегородская конференция руководителей предприятий. Что же, его критиковали?
— Не без того, — ответил Вендланд. — Понимаешь, я плохо переношу критику. Я и сам знаю, что сейчас мы отстаем. Но вот ведь в чем дело: те, кто на меня нападал, толком не знают, что у нас плохо, а что хорошо. От незаслуженных похвал утешение слабое. А когда меня стали крыть за дело, я позабыл о похвалах.
Рита даже испугалась, когда он решительно заявил:
— Новых вагонов мы строить не будем!
Не будем! Да как же это возможно? Ведь последнее время на заводе только и твердили: «Погодите, вот начнем строить новые вагоны..»
— Не будем, — повторил Вендланд. — Некоторые нужные металлы раньше ввозились из Западной Германии. А теперь нам отказались поставлять сырье. Они отлично знают, где могут нас прижать. Мы не складываем оружия, — добавил он. — Но надо перестроить планы.
— А как же Метернагель? Вы сами ему об этом скажете? — спросила Рита.
Вендланд кивнул. У него было две ночи и день, чтобы подготовиться и в понедельник утром на собрании заводоуправления как можно спокойнее заявить, что выпуск вагонов нового типа откладывается. И предложить мероприятия, которые надо провести, чтобы обойтись без чужого сырья, а значит, прекратить этот гнусный шантаж.
Когда они свернули на ту улицу, где жила Рита, пробило двенадцать.
Вендланд молчал. Конечно, завтра (а может быть, и через несколько минут) разочарование всей тяжестью снова навалится на него, но сейчас этого нет и в помине. Сейчас он идет рядом с любимой девушкой, наконец-то говорит ей «ты», они подходят к ее двери, и он не знает, о чем говорил всю дорогу.
— Помнишь, — сказал он, — здесь я в первый раз увидел тебя. Мы столкнулись в дверях. Меня только что назначили директором.
Оба подумали: господи, как это было давно…
— Помню, — ответила Рита. — Хоть это было и не в первый раз. Ведь до того я была вместе с бригадой Эрмиша в пивной.
— Верно! И ты меня заметила? — спросил он.
Она рассмеялась.
— Мудрено было вас не заметить, когда вы всем испортили настроение.
Тут-то и следовало заговорить о письме, которое лежало у меня в кармане и ни на секунду не давало мне покоя. Он никогда не поймет, почему я ничего ему не сказала.
Они стояли у Ритиного подъезда. Молчание чересчур затянулось, и Вендланд бесстрастно сказал:
— Я часто многого не договариваю, но ты, надеюсь, все-таки понимаешь, что можешь на меня рассчитывать?
Они говорили не то, что хотели, а главное — не в том тоне, и оба в конце концов замолчали. Он — потому, что не знал, что этот разговор, возможно, последний. А она — именно потому, что знала. Несколько мгновений они еще постояли в нерешительности. Потом Вендланд попрощался, и Рита пошла наверх. Быстро сложила она свой чемоданчик, подошла к окну и некоторое время смотрела на звезды — впервые после долгого перерыва. Завтра будет ясная погода, подумала она, завела будильник и легла спать.
— Скажите пожалуйста! — произнес ее попутчик (оказывается, она сидит в поезде и едет в Берлин). — Никак не ожидал, что моя скромная газетка так вас заинтересует.
Рита покраснела. И поспешила взглянуть на страницу, которую развернула бог весть когда. Три черных буквы: ОАС. Под ними растерзанный труп женщины. Она перевернула страницу: сияющее детское личико. И подпись: СССР.
— Современный лик медузы, — пояснил попутчик. — У каждого свои заботы: у одних — пластиковые бомбы, у других — улыбки.