Расколотое небо
Шрифт:
Она помнит одно: как-то вечером фрау Герфурт встретила ее на пороге («Чему она сегодня так рада?» — со смутной тревогой подумала Рита) и протянула письмо от Манфреда. Рита все еще ничего не подозревала. Она вскрыла письмо, прочла, но не поняла ни слова. Поняла она только после того, как его мать сказала:
— Наконец-то он образумился и остался там…
Она была удовлетворена. Она сделала свое дело.
«Я сообщу, когда тебе лучше приехать, — читала Рита, — я живу ожиданием того дня, когда ты снова будешь со мной. Помни об этом».
Такой удар может нанести только очень близкий человек,
— Вы, разумеется, по-прежнему будете жить у нас, — сказала фрау Герфурт — теперь она могла позволить себе роскошь посочувствовать бедняжке. — Все останется, как было, не правда ли? Из чердачной комнатки надо будет кое-что вынести — его костюмы, книги, одну из полок…
Однажды вечером очнувшаяся от спячки черепаха Клеопатра принялась сновать взад-вперед по оголенному полу, на который падал последний луч предзакатного солнца. Рита следила за ней до боли в глазах. Наконец она встала и положила Клеопатру в отведенный для нее ящик. Ей вдруг стало противно прикасаться к черепахе. Бессмысленно скорбный взгляд этих древних, как мир, глаз нагнал на нее мистический страх. Рита легла в постель. Закинув руки за голову, смотрела в потолок. Она была совершенно спокойна, словно скована каким-то оцепенением. Она не хотела бороться с этим — так ей было легче.
Он ушел. Точно случайный знакомый ушел из дому и закрыл за собою дверь. Он ушел, чтобы не возвращаться никогда… Старинные романы вызывают улыбку, потому что в них говорится о зловещих безднах и страшных искушениях, которым трудно противостоять. Оказывается, они не лгут.
Рита ни с кем не разговаривала в эти дни. Собрав последние остатки сил, она отгородилась молчанием. Она машинально подчинялась Зигрид, деятельной благодарной Зигрид, которая заразила ее экзаменационной лихорадкой. Она исполняла все, что ей говорили.
Порой у нее мелькала недоуменная мысль: как это можно, чтобы человек все дальше уходил от жизни, медленно умирал у всех на глазах и чтобы никто этого не видел?.. Однако она не жаловалась. И почти не страдала. Ее не существовало, осталась одна оболочка. Она бродила, как может бродить тень среди театральных кулис, и не удивлялась, что стены, дома, улицы реального мира бесшумно расступаются перед ней.
Соприкасаться с людьми было больно. Она избегала людей.
Порога герфуртовской квартиры Рита больше не переступала («гостиный гроб, столовый гроб, спальный гроб»), а там кипела тем временем ожесточенная борьба. Борьба не на жизнь, а на смерть, как выяснилось в дальнейшем. Фрау Герфурт сделала для себя естественный вывод из бегства сына: надо последовать его примеру. Она требовала, чтобы муж немедленно сжег за собой мосты.
— У меня все наготове, через два часа мы можем бежать…
— Бежать? — переспросил господин Герфурт. — Куда и зачем?
— Господи! Он еще спрашивает! Наконец-то на свободу! Уж не говоря о том, что место родителей там, где их дитя.
— А так ли уж это дитя ценит своих родителей? — усомнился господин Герфурт.
Его жена б'oльшую часть жизни потратила на то, чтобы довести его до изнеможения и полной покорности. А тут, когда это было по-настоящему нужно, покорность отказала, осталось одно изнеможение… Как ни старалась фрау Герфурт вытянуть, выжать из него согласие, протест, любое решение — его жизненный тонус был парализован.
Он видел, чего ей это стоит. Видел в ее глазах ужас перед необходимостью распутать узел, завязанный ею самой, видел, как синеют у нее губы, как она все чаще прибегает к коричневому пузырьку с каплями. Когда она обеими руками хваталась за сердце, он видел, что это уже не притворство.
Но сейчас, на склоне жизни, которой он насладился в меру своих сил (волей судьбы, помимо нее), чем, скажите на милость, мог он помочь этой женщине?
С такими словами он однажды ночью и явился к Рите в ее полупустую чердачную комнатку. Был конец июня. Для многих июньские ночи уже были насыщены запахами моря и солнечных просторов — со времени бегства Манфреда прошло полтора месяца. Господину Герфурту только что пришлось вызвать санитарную машину. Чужие люди с равнодушно-суровыми лицами на носилках вынесли из дому его жену, которая с трудом ловила воздух посиневшими губами. А господин Герфурт, не привыкший терпеть молча, поднялся наверх к чужой девушке — ведь, кроме нее, у него не осталось никого — и задал вопрос:
— Скажите, чем я могу ей помочь?
В неловкой позе сидел он на стуле и удивленно озирался по сторонам — он ни разу не бывал в этой комнатке, пока тут жил ненавидевший его сын. Он уронил голову на руки и простонал:
— И каждую ночь эти страшные сны!
Рита сидела в постели и смотрела на него.
Его горе ее не трогает, против его самообвинений она не считает нужным возражать. А снов она не видит. Так она ему и сказала.
Зачем он, собственно, пришел?
Он сокрушенно покачал головой, вытянув тощую, морщинистую шею: увы, бедняжка, а что они сделали с тобой?
Промахнулись, господин Герфурт. Не попали в цель. У этой девушки и по сей день голова гудит от точно рассчитанного удара. К ударам, нанесенным другим людям, она невосприимчива.
Господин Герфурт говорил теперь, ни к кому не обращаясь.
— Что бы я выиграл там? — спросил он. — Кто там возьмет на службу старика? А тут? Ну, тут меня хоть не трогают… Она-то всегда любила сына больше, чем меня. — Внезапно он понял, что говорит о жене, как о покойнице; он замолчал и тупо уставился в пространство.
Рита уснула, проснулась, а он все сидел на стуле в серых предрассветных сумерках и что-то неумолчно бормотал себе под нос. Ей вдруг показалось, что из всех кошмаров последнего времени самый страшный — эта ночь и этот бормочущий старик.
— Уйдите же наконец! — почти крикнула она. Он послушно поднялся и ушел.
А Рита все лежала без сна; когда совсем рассвело, начался колокольный перезвон, назойливый и нескончаемый. Троица, подумала она и зажала уши.
Господин Герфурт еще раз пришел к ней — неделю спустя. Он был в черном галстуке и хриплым от слез голосом сообщил, что его дорогая жена внезапно скончалась сегодня ночью, похороны состоятся через три дня. В избитой роли осиротевшего супруга он на некоторое время обрел уверенность в себе.