Расплата за жизнь
Шрифт:
…Вот и теперь едет на новое место. Как там сложится? Какую работу поручат? Без дела не останется. И все ж… Заново начинать придется…
— Скучаешь, служивый? — вернулся в купе старик, откашливаясь. — А я с мужиками поспорил. В тамбуре! Они кричат, мол, на хрена нам, русакам, помогать Кавказу? Пусть они сами сумеют выжить. Свободными от всего! От русских продуктов, света и тепла! Во, гады! А я им в ответ, что на Кавказе покуда еще имеются русские люди! Так что, им с голоду подыхать? А они в ответ: пускай в Россию уезжают. Всех примем! Но как уедут? На какие шиши? Ведь нынешней пенсии на
— Что делать, отец? Всем теперь придется привыкать к самостоятельности. Хотим мы того или нет. Никто нас не спросит.
— А жаль. Как жили счастливо! Как в сказке. И все оборвалось! — покачал головой дед.
— Как в дурном сне жил. Ведь четверых сыновей потерял при той жизни, о какой жалеешь! — напомнил с верхней полки старику сосед Леха.
— А что, нынче не гибнут? Еще больше. И в России. Нынче везде, куда ни ткни, того и гляди война грянет! Страшно жить. Бандитов развелось больше чем собак. Лютеет народ. Не от добра все…
— Поневоле озлобишься, когда вокруг одно воронье и ни единого голубя, — выдохнул Леха, и взяв за ручку чемодан, сдернул его с полки. — К сеструхе завалюсь. Может, хоть она от меня не откажется, не назовет дурнем, даст душе успокоиться. Единственная она у меня осталась на всем свете. Она и позвала к себе. Другие отказали во всем. Даже мать… Предпочла мне отчима. Мол, он хоть кормиться поможет. А я лишь нахлебник. Так–то вот, Сашок! Нынче державе не нужны солдаты–калеки. Выплюнула она нас! Пусть хоть тебя минует эта доля! — толкнул дверь купе то ли лбом, то ли кулаком. И не прощаясь, не оглядываясь, пошел к выходу.
— Пусть бы калеками мои дети вернулись в дом. Только бы живыми! Но почему же так не повезло нам с Ламарой? — сдавил старик хрустнувшие кулаки.
— К вам можно? — появилась в раздвинутом дверном проеме молодая женщина. Ярко подкрашенная, одета дерзко, вызывающе, она смело осмотрела попутчиков и спросила: — Какая полка свободна?
— Вон та! Верхняя! Но как на нее полезешь — в эдакой срамной одежке? У тебя что заместо юбки? Огрызок какой–то! Вся задница на дворе гуляет сама по себе! И как средь людей в таком появляться? — заскрипел старик.
Но его сын предложил соседке свои услуги, опустил лестницу, чтоб женщине было легче взобраться.
Дед, видя, как сын заюлил перед бабой, пригрозил ему:
— Ты полегше! Хвост перед ней не распускай. Не то расскажу твоей, как сопли развесил перед срамницей, она тебя враз ощиплет, как петуха. Станешь похожим на того, какого из котелка ошпаренным вынули. Все каталки об тебя, кобеля, обломает. Уж я ей не смолчу. Враз доложу про козла срамного! — ворчал досадливо, возмущаясь сыном. Тот смущенно краснел, виновато косился на женщину, словно извинялся перед нею за несдержанность отца.
Женщина не обращала внимания на слова деда, видимо, не раз слышала подобное в свой адрес.
Распихав сумки в верхнем багажнике, села к окну и, попросив у проводницы чаю, пила его
— Вы в Москву едете? В Ростове живете? — засыпал ее вопросами сын старика.
— Я военврач. Живу там, где нужна! Где меня ждут, — ответила сухо.
— Ну да, врач! Если она врач, я — сенатор! Или как его — президент! Да кто ж такую к больным пустит? Они ж там враз помрут от удивления и стыда за баб! — язвил дед.
— Врачи в больнице в халатах работают, из–под них ничего не видно! — вступился сын за попутчицу.
— Нас не по одежке, по результатам ценят. Чем больше выжило, тем лучше врач! — ответила деду.
— Вы по какой специализации работаете? — поинтересовался Сашка.
— Хирург! А точнее — хирург–травматолог!
— Трудная у вас работа. И где же довелось практиковать?
— В Карабахе! А до этого — в Тбилиси, в Молдавии! Короче, там, где людей опалила война. Туда нас посылают. Была в Армении. Спасали выживших после землетрясения. Хотели в Сумгаит отправить. Но там без нашей бригады управились. Теперь уж и не знаю, куда забросят.
— И давно в военврачах? — полюбопытствовал Потапов.
— Уже десять лет.
— В Афганистане были?
— Пришлось! — потемнели глаза. Женщина сжалась в комок, замкнулась.
— Родные у вас есть?
— Конечно. Как у всех нормальных людей. Дочка в третий класс пойдет. Муж тоже врач. Вместе работаем. Мать с отцом. И даже свекровь имеется. Я к ней в отпуск ездила. В Ростов. Месяц с нею жила. Хорошая она женщина. Умная. И руки золотые. Все умеет. И шить, и вязать, и готовить. А главное — характер у нее добрый. Все понимает. Никого не судит. Плохого слова никому не скажет. Редкий человек! Нашила всяких платьев, костюмов. Едва глянула на наши фотографии, сказала: «Видно, устала ты от военной формы? Столько лет не снимая! Переоденься! Стань снова женщиной! Отдохни от памяти, от работы. Почувствуй себя снова девчонкой! Перестань хоть на время отпуска жить солдатом. Не сокращай себе жизнь. Я хочу чтоб ты жила долго и родила бы еще не меньше троих внуков!»
— Мудрая женщина! Вам и впрямь повезло. Как верно и тонко подметила. С такими матерями светло и легко живется! — сказал Потапов.
Старик сидел на полке в углу, молчал.
— А я как раз из Сумгаита возвращаюсь. Теперь там тихо. Навели порядок. Но случившееся не забыть…
— Вы тоже врач?
— Нет. К медицине никакого отношения не имею. Но жена — врач. Гинеколог.
— Вы долго в Сумгаите жили?
— Восемь лет… Теперь в Россию направили. На родину вернули. Даже не верится в это счастье! — признался Сашка.
— Ох, как я мечтаю о том! Мне после Афгана обещали место в госпитале. В Ленинграде. И мужу Но сорвалось. Снова послали в «горячую точку». А все потому, что немногие умеют работать в военно–полевых условиях, под бомбежкой. Требуют клиники, аппаратуру, лаборатории. А где их взять на войне?
— Рисковать не хотят собою. Боятся. Вот и ищут причины! Под обстрел не каждый голову сунет. Измельчали люди! — согласился Потапов.
— Скажите, Ирина, а не довелось ли вам случайно, встретиться в Афгане с кем–нибудь из моих братьев? Четверо там погибли. На всех похоронки пришли, — назвал фамилию и имена сын старика.