Расплата
Шрифт:
Вдох-выдох. Кристина собралась силами и шагнула в полумрак комнаты.
Ее уже ждали. В довольном оскале растянулись губы сидящего на постели обнаженного мужчины, когда он разглядел в вошедшей девушке ту, что видел утром в саду. «С виду нормальный», — подумала Кристина, исподлобья разглядывая восточного гостя. Действительно, человек как человек! Не будь она напугана, наверняка отметила б его прекрасную физическую форму, чарующую игру мышц и дикую кошачью грациозность, когда мужчина привстал и направился к ней; завораживающий, с акцентом, бархатный его голос и мягкие подушечки пальцев, что прошлись по ее щеке, изучая… Но сейчас она знала лишь одно: перед ней садист, отправивший на тот свет несколько
— Хорошенькая, — довольно промурлыкал Ансар, приспуская с плеч ее тонкую ткань; жадно разглядывая светлую кожу и следы синяков, вчера щедро оставленных Филиппом.
Филипп уйти не смог. Прислонившись к двери, он прислушивался к каждому шороху в комнате — слышал, как скрипнула кровать, как послышались неспешные шаги, а потом голос вкрадчивый что-то стал нашептывать Кристине. Может, обойдется еще? Может, предпочтения Ансара изменились? Вернул бы девчонку живой хотя бы… Филипп заметно нервничал. Как хищник метался из угла в угол и не мог найти покоя. Неужели переживал он за Кристину? Неужели искренне стало жаль девушку, которую еще вчера беспощадно убивал, топтал на глазах десятка людей? Неужели что-то теплое зашевелилось в ледышке под ребрами венценосца? Нет. Просто он давно отвык отдавать свое. Просто никто не смеет решать судьбу людей, принадлежащих ему, и убивать его наложниц имеет право только он сам, а не какой-то гость залетный! Просто Кристина сейчас должна в его постели быть, а не за этой дверью, и мучить, упиваться слезами ее — удел его, Филиппа, а не наглого гостя, вообразившего себя султаном, не иначе; позабывшего, что он всего лишь посол.
Когда за дверью послышался сдавленный женский всхлип, Филипп взреветь был готов. Кристина плакала, и, кажется, пыталась сопротивляться. «Потерпи же», — молил про себя Филипп, искренне желая, чтобы все закончилось как можно скорее, и Кристина вернулась к нему, целая и невредимая.
Филипп метался по коридору, а за дверью, все громче, все истошнее кричала Кристина. В какой-то момент, не выдержав, она стала звать на помощь, она молила, чтобы ее выпустили, чтобы не трогали; с каждой минутой она кричала все сильнее, срывая голос, захлебываясь слезами… Филипп стоял за дверью и слушал ее крики, не решаясь войти и пытку ее прекратить. Но вот послышался шум — глухой, тяжелый, Кристина заверещала так, что содрогнулись даже стражники, что стояли в конце коридора, а потом… А потом наступила тишина. Абсолютная. Филипп прикрыл глаза, догадываясь, что эта тишина означает.
Глава 50
Он вошел в комнату в надежде, что Кристину можно еще спасти. Он уверен был, что это для Кристины все закончилось сегодня, но каково же было его удивление, когда увидел он совсем иную картину…
Кристина сидела на полу, обхватив голову руками. В ладони — окровавленный кинжал, перед ней — распластанный на полу Ансар с застывшим взором и зажатой в руке прядью каштановых волос, а некогда светлый мех перед кроватью багрянится свежей кровью, стекающей со смуглого тела…
Кристину трясло, разрывало изнутри от боли, слез и ужаса, от страшного осознания случившегося. Сегодня она убила человека. И пусть человеком это тело, еще несколько минут назад издевавшееся над ней, назвать сложно, Кристине было не по себе от одной только мысли, что сегодня, сейчас, ее рукой оборвалась чья-то жизнь. Ее так трясло, что она даже не заметила Филиппа, замершего у дверей; перед глазами — только тело смуглого мужчины и кровь.
— Ты что наделала? — словно сквозь вату долетел до нее приглушенный голос Филиппа.
Кристина медленно обернулась на голос: Филипп стоял в нескольких метрах от нее и смотрел то на мертвого посла, то на пленницу. Явился… Ладошка ее непроизвольно сжала рукоятку ножа: НИКТО! НИКОГДА! БОЛЬШЕ НЕ ПРИКОСНЕТСЯ К НЕЙ ПРОТИВ ЕЕ ВОЛИ! Безумный, сумасшедший взгляд
— Не подходи ко мне! — прошипела Кристина. — Я убью тебя, клянусь! Рука не дрогнет, Филипп!
И ведь убьет же! В глазах безумие, губы дрожат, руки трясутся, и зажатый в ладошке кинжал готов вонзиться в любого, кто осмелится подойти — ей нечего терять, она будет биться до последнего. Он молча отступил на пару шагов, не сводя глаз с обезумевшей Кристины — кровью сердце обливается… Посол убит, она, кажется, сошла с ума… Его игрушка сломалась и стала опасной.
— Стража! — выкрикнул Филипп, и комок застрял в горле — не такого исхода он хотел, не таким ему финал представлялся.
Через пару мгновений резкая боль пронзила ее руку, и кинжал со звоном упал на пол. Стражники подхватили девушку и бросили к ногам венценосца. Ну вот и все. Теперь он убьет ее, а она… А она опять беззащитна перед ним.
— Убьешь, значит?
Он опустился перед ней на колено и долго, внимательно разглядывал побледневшее личико. Прошелся взглядом по плечам, оценивая масштаб разрушений: еще видны следы цепких мужских пальцев, на груди сочится свежий порез… Похоже, кинжал, оборвавший жизнь садиста, несколько минут назад прошелся по ее телу… Кристина замерла под взглядом венценосца; она больше не угрожала и даже не попыталась увернуться, когда тонкие пальцы коснулись ее щеки, заставляя заглянуть в ледяной холод равнодушных к ее слезам глаз.
— Что же ты натворила, Кристина? — тихо спросил Филипп. — Я же предупреждал тебя…
Кристина затряслась пуще прежнего, а Филипп не спеша провел ладонью по ее щеке, коснулся пальцем губ, разминая, отметив про себя, что так и не познал их на вкус. Девушка дыханье затаила, а он вдруг склонился к ней и резко завладел ее губами, не обращая внимания на горячие ее слезы, что краденному поцелую придают горько-соленый вкус. Это был прощальный поцелуй. Горький, нежеланный и неотвратимый. Филипп прощался со своей игрушкой, в глубине души искренне жалея, что минута эта настала так быстро — он не хотел этого, но что поделать? Сегодня она убила посла, осмелилась угрожать ему самому — как знать, вдруг завтра действительно обратит свои силенки против него? Вдруг завтра действительно занесенный кинжал вонзится в его тело? А не будет кинжала у нее, так зубами, сумасшедшая, вцепится в горло — безумный огонь в ее глазах не гаснет; она растеряна сейчас, но растерянность уйдет, и придет осознание, что можно бороться вот так, убивая своих мучителей… И рука ее действительно не дрогнет. Все защитные механизмы сорваны, все границы снесены — она убила человека, и следующим в луже крови может оказаться он сам.
— В казарму ее, — раздался тихий приказ Филиппа.
Глава 51
В Абервике, в утонувшем в лаванде белоснежном дворце, Милош с Морисом затеяли очередной спор. Морис упорно казнил себя, что не вернулся в столицу за Кристиной, Милош же не скрывал облегчения, что девушки больше нет рядом с наследником. Раз в два-три дня разговор о Кристине, начинаясь с непременного нытья и самобичевания Мориса, заканчивался едва ль не руганью с твердо стоящим на своем Милошем. Ладно, хоть наследник их пока не слышит! И все же оба с опаской ждали момента, когда Этьен придет в себя и потребует ответа, где девушка.
— Ну что ты раскис опять, как кисейная барышня? — Милош резко обернулся к развалившемуся на диване Морису.
— А ты, смотрю, полон оптимизма?
— Есть повод горевать?
— Он скоро очнется…
— А ты этому не рад?
— Рад, конечно. Но он ведь спросит про нее… Что ты ему скажешь, а?
— Опять ты за свое? Вроде бы обсудили уже: искали, не нашли, сбежала. Что тебя не устраивает?
— А если он не поверит?
— А ты скажи так, чтобы поверил.
— Вот зачем ты меня отговорил, а? Я не знаю, как ему в глаза теперь смотреть…