Расплата
Шрифт:
— У вас сохранилась моя визитная карточка?
Билл кивнул, вынул из нагрудного кармана карточку и положил на протянутую ладонь Лантье. Полицейский что-то написал на ней и вернул Биллу.
— Это номер телефона моей сестры. Не думаю, что вам будет… э-э… удобно звонить непосредственно мне. Сообщите ей ваши сведения, а я сам позвоню вам. — Он заметил сомнение на лице Билла и рассмеялся. — Нет, лучше не называйтесь своей настоящей фамилией. — Он чуть-чуть подумал. — Клебер. Скажите ей, что Клебер желает поговорить со мной. Оставьте номер телефона и сообщите, когда
Лантье тепло пожал Биллу руку, еще раз поклонился Кельтум, захлопнул дверцу и зашагал в сторону города.
15
Кельтум прошла мимо него в гостиную и выглянула из окна на улицу. Билл закрыл за собой дверь квартиры и тоже вошел в комнату.
— Послушайте, Кельтум, я виноват. Простите меня. Мне так же тяжело, как и вам, но иначе нельзя.
Девушка повернулась и посмотрела на него в упор, бледные губы плотно сжаты, в темных глазах — лихорадочный огонь.
— Я умоляю вас, пожалуйста, не заставляйте меня и дальше носить это. — Беспомощным жестом она показала на свою одежду. — Я не должна делать этого! Вы не можете так злоупотреблять просьбой отца. — Она снова показала на одежду. — В ней я чувствую себя… проституткой! — Она выплюнула последнее слово с дерзкой злостью, лицо ее залилось краской, только скулы побелели.
Он выдержал ее взгляд, тоже готовый взорваться. В слове, которое она употребила, ему послышалось скрытое обвинение, и Билл с трудом подавил гнев. Непосильную тяжесть взвалил я на нее, подумал он.
— Кельтум, пожалуйста, ну постарайтесь понять меня, — тихо попросил он. — Посмотрите на меня, на мои волосы, глаза. Разве кто-нибудь примет меня за араба? Если вы наденете ту, другую одежду, мы с вами будем выглядеть самой эксцентричной парой в городе. Неужели вы этого не осознаете? Меня ведь тут же схватят.
Она смотрела в пол.
— Вам надо принять предложение отца, пусть он сведет вас с нужными людьми, они переправят вас через границу. Здесь у вас ничего хорошего не получится.
— Возможно, вы и правы, — пожал он плечами. — Но я повторю еще раз, хотя вам надоело уже это слушать: я дал обещание вашему отцу.
Она вскинула голову и снова отвернулась к окну.
— Прекратите, пожалуйста! Мой бедный отец при смерти. То, что случилось с Ахмедом, так подкосило его, что он утратил способность разумно мыслить. Он не понимает, что, согласившись помочь ему, вы снова взяли власть над нами.
Билл молча смотрел на нее, слишком потрясенный, чтобы найти нужные слова, но потом возразил:
— А по-моему, он рассуждает вполне здраво.
— Разумеется! Потому что он хочет, чтобы вы помогли ему. Вы считаете, что доверять вам — это нормально. — Язвительная насмешка звучала в ее голосе, и это уже было хорошо. — Добрый христианин — вот ваша роль, не так ли? Явились, чтобы показать нам, какой хорошей станет жизнь, стоит нам только научиться жить по-вашему. Ахмед стремился стать таким, как вы, и вы видели, к чему это его привело! — Она помолчала, а когда снова заговорила, голос звучал потише, вместо насмешки в нем появилась трагическая нота. — Если бы он был
Билл проглотил комок в горле, потрясенный внезапной переменой в ее голосе, и приблизился к ней на полшага.
— Открыться Бухиле? — Он видел по ее лицу, какие страсти бушуют в ее душе. — Кельтум, — мягко проговорил он, — разве Ахмед был хорошо знаком с Бухилой?
Она безучастно посмотрела на него, будто давно забыла о его существовании.
— Странно, — произнесла она, словно обращаясь к самой себе. — Совсем недавно он ходил со мной на семинары. Люди де Медема, Лига национального спасения, зашевелились. Де Медем вообразил, что мы — та самая мишень, которую он ждал долгие годы. Он считал, что каждый раз, когда его головорезы нападают на нас или поджигают наши детские ясли, его популярность растет. Мы стали для него чем-то вроде манны небесной, чем яростнее его нападки, тем сильнее его поддерживали. Ахмеда очень это беспокоило. Так же, как и многих из нас. — Она в упор посмотрела на Билла, выражение ее лица смягчилось. — Знаете, несмотря на известность, богатство, его всегда привлекали политика, идеи…
Билл улыбнулся, ему вспомнились сборища в квартире семейства Бенгана, споры, длившиеся с позднего вечера до самого утра, когда мадам Бенгана приносила на подносе завтрак. Кофе и сдобные булочки.
— Да, знаю.
— Он ненавидел все то, что воплотилось в де Медеме. Он презирал расизм. Ему было тяжело смотреть, как разделяют народ. Ахмед всегда стремился помогать обездоленным.
Билл коснулся пальцами узкого шрама, почти совсем незаметного под волосами. Память о том, как много лет назад его избили.
— Кому вы это говорите! — улыбнулся он. — Вы сказали, что-то было странно. Что же?
Она покачала головой.
— Ну, во-первых, его, кажется, в самом деле привлекали идеи имама. Давно, когда я была еще девочкой, он приходил в мою комнату, и мы часами говорили об этом. Он соглашался со мной, что только имам сможет повести нас по правильному пути. Что мы должны сами определять нашу судьбу, должны быть верными нашей собственной культуре.
— Что-нибудь изменило его взгляды?
— Мне показалось… не знаю… что он отошел от них. Некоторое время у него с имамом были довольно близкие отношения. Ахмед как будто принял учение Бухилы, желал, чтобы имам руководил им. И вдруг сразу порвал с ним, даже имени его не хотел слышать.
— Когда это случилось?
— Совсем недавно. Всего лишь за несколько дней до… до того, как он покончил с собой.
— А вы знаете причину? Что произошло?
— Он не хотел говорить об этом, — тряхнула она головой. — Он совсем переменился.
— Как?
— Стал подавленным, нервным, психом каким-то, как будто чего-то очень боялся.
— И это при духовном руководстве Бухилы? — съязвил Билл, но ее глаза так вспыхнули, что он поспешно поднял руку. — Простите, это глупость. И он ничем не выдал свою тайну?