Распутье
Шрифт:
Здесь уже работал в меру своего здоровья Иван Шибалов. Он помогал Колмыкову наладить штабную работу. Не удивился Шибалов, что Шевченок стал красным, он и себя считал чуть красным. Сейчас разберись: кто большевик, а кто не большевик. Не удивился и тому, что Шевченок – командир полка: храбрости не занимать, драться умеет, научится командовать и полком. Спросил Шевченка о судьбе Устина Бережнова, тот коротко рассказал о неудавшемся расстреле и дезертирстве Бережнова. Огорчил Шибалова.
Колмыков сразу невзлюбил новоявленного командира полка. Частые ссоры, разногласия. Пытался Шевченка подвести под расстрел – не удалось. Было ясно, что эти двое не разойдутся так просто.
А события нарастали, Россия жила тревожной жизнью.
В трудном положении оказались Устин Бережнов, его друзья. Снова фронт, затем уход с фронта, где полковник Иванов пытался освободить Николая II и его семью, но был бит, откатился. Устин Бережнов хотел увести роту на родину, но Иванов отговорил.
– Если где и есть власть большевиков, то только во Владивостоке. Здесь же, в Сибири, она чуть жива. Значит, надо начинать с Сибири. Пойми, Бережнов, там тебя тотчас же схватят как корниловца, как монархиста. Ты не Ромашка или Туранов – те могут затеряться в толпе, а тебя знают тысячи солдат-большевиков. Во Владивосток приехали большевики из Канады, Австралии, Америки. Там они сильны. Здесь мы без труда поставим власть монарха.
– Монарха нет.
– Была бы власть – монарх найдется. И въедем мы с тобой в Первопрестольную на белых конях. А там по домам – и будем курей разводить.
– Если будем въезжать так, как въезжали с Корниловым, то простите бога для, – колебался Бережнов. В бою – черт, а в жизни податливый на уговоры человек. Понимал всю авантюрность Иванова, но ничего поделать с собой не мог. Любовь к монарху, ненависть к большевикам, которые расстреляли монарха, многое затмила, запутала и закрутила.
Пётр Лагутин и Валерий Шишканов вернулись в волость. Вернулись победителями. Пока здесь обошлось без крови. Хотя Семен Коваль требовал от Степана Бережнова схватить большевиков, развернуть свои дружины и до последнего издыхания защищать свободу и анархию. Бережнов ответил:
– Анархия – дело хорошее, но ты почитай: власть взяли большевики, а не анархисты. Ежли бы взяли ваши, то и слов бы не было, что делать и как быть. Погодим.
Лагутин и Шишканов не стали создавать здесь Советы, вернее, не сладили с ними, зная настроения тайгарей. Здесь осталось то же земство, но с той разницей, что изгнали из земства Рачкина, Мартюшева, Хомина, однако оставили Бережнова. Ковалю же пришлось бежать в тайгу и прятаться по заимкам Степана Бережнова. Его защитниками стали Красильников и Селедкин. Бережнова такой поворот дела удивил, но он не подал виду. Не отказался от высокой чести быть членом земской управы.
Лагутин возражал:
– Бережнов при первом же случае даст нам подножку. Я знаю его настрой, ведаю о его задумках. И, вообще, мне непонятно: то ты воитель против меньшевиков и эсеров, а тут явного анархиста, человека, который мечтает быть царем таежным, взял под свою защиту. Я против.
– Может быть, и я против, но пойми, дружище, не время и не след затевать войну с Бережновым. Здесь главная сила – Бережнов и его дружина. В открытой борьбе нас сломит Бережнов, а в скрытой – мы его. Переманим дружинников на свою сторону – тогда и Бережнов будет никто. А пока, пока с ним надо мириться.
Из тайги вышли дезертиры. Вышли уже не бандитами, а, как называли они себя, победителями. Большинство охотно согласились служить в милиции, влиться в дружины. И здесь Лагутин воспротивился.
– Кто дезертировал раз, тот дезертирует и второй раз. Это не солдаты, а бандиты.
– Выбирать пока не из чего. Двести человек – это уже сила. Та сила, которая на первых порах будет сдерживать порывы Бережнова. Разве ты не видишь, что он тигром затаился и чего-то ждет?
– Вижу.
– Ну, тогда не вороти нос. Хлипкие это друзья, но могут сгодиться.
А скоро пришел Юханька со своим многочисленным отрядом хунхузов, снова подтвердил, что он красный и готов драться за дело красных.
Лагутин только вздохнул. На его вздох ответил Шишканов:
– Не горячись. Юханька, может быть, и сволочь, но в его отряде большая половина из бедняков. Эти явно будут с нами. Да и прошлое Юханьки, если закрыть глаза на последние годы, не столь уж противно нашему духу. Он защитник бедных, а это уже наш. Нам надо вжиться в его банду, пересортировать кое-кого, отделить уголовщину от настоящих красных, вот и будет тебе как начальнику милиции еще живая сила. Послушать тебя, то надо всех гнать, всем не верить. Я уже был один раз бит, второй раз не хочется. Будем опираться на того, кто с нами.
– Заигрывать и либеральничать с врагами революции?
– Не все враги, есть и друзья, которые еще не знают дороги в этом распутье. Действуй, окружай себя верными друзьями, вживайся в стан врагов, подрывай его изнутри.
А народ затаился, народ чего-то ждал.
И вот народ загудел, зашевелился. В связи с тяжелым положением в снабжении продовольствием промышленных центров были приняты постановления о налаживании снабжения хлебом и другими продуктами, терзаемых голодом рабочих. Из сельской местности нужно было срочно организовать поставки. Шишканов начал. Но как?! На это ответил Степан Бережнов первым своим выступлением. Он почти кричал:
– Значитца, так: пока вас не было, пока у нас была анархия, то бишь порядок, каждый работал, жил и молотил хлеба, зная, что всё это его. Вы пришли, и вдруг оказалось, что всё это ваше. Во, гля, товарищ председатель! Заместа плугов, сеялок, заместо злата и серебра ваша команда выгребла у меня хлеб из амбара, а дала вот эти бумажки. – Бережнов выхватил кипу расписок из кармана, что собрал в Каменке и бросил на стол председателя. – Так вы долго не продержитесь! Набычится мужик и враз сковырнет вашу власть!
Шишканов задумчиво перебирал расписки, что выдали продотряды за хлеб, картошку, мясо.
– Думай, Валерий Прокопьевич, а нет, то я живо выпрягусь! – грозил Бережнов, мягко переступая в теплых унтах.
– Думаю, Степан Алексеевич. А расписки-то ты зря выбросил. Плуги, сеялки… Сейчас пока надобны пули и винтовки. Придёт срок – по этим распискам советская власть всё заплатит. Даже вдвойне.
Бережнов заколебался. Протянул руку к распискам. Но Шишканов прихлопнул расписки ладонью, продолжал: