Распутье
Шрифт:
Костя вышел из летней кухни и через минуту тихо, словно хотел кого-то застать врасплох, вступил в свою комнату в доме. Ничего в ней не изменилось с его школьной поры, как будто не было пяти лет в университете, года в армии: всего года благодаря ельцинскому указу о студентах. Деревянная кровать и плакат с фотографией Брюса Ли над нею, старый книжный шкаф, сплошь уставленный книгами, которые лежали даже на колонках проигрывателя; в углу, за шкафом, - штанга, гантели, экспандер, а посреди комнатки - маленькая боксёрская груша, закреплённая в полу и на потолке. На письменном столе, купленном когда-то сестрой, поступившей в техникум, до сих пор лежали Костины
Костя включил музыку, и загустевшая тишина была разрушена энергичными звуками английского рока. Он услышал, что в дом вошли, и быстро взял с полки, где лежали журналы, верхний: не хотелось, чтобы кто-то из родителей застал его за сентиментальным рассматриванием своей детской комнаты.
Раздвинулись шторы, и заглянул отец.
– Читаешь? Ну-ну... Дай мне какой-нибудь исторический роман почитать.
– Что это ты расслабился?
– Воскресенье. Грех работать...
– По-моему, грех - только безделье. Возьми там, на верхней полке. Слева до середины - всё исторические романы.
– Так...здесь... Тоже по истории читаешь? Дал бы отдых мозгам после своих учеников...
– Лучший отдых - смена занятий. Вообще-то я сегодня уже отдохнул...
Отец стал листать книгу, а в Костиной памяти пробежал весь выходной день до полудня. Утром зарядка да кое-какие записи - вот и всё, что сделано
45
сегодня полезного. Потом нудная дорога , унизительное расставание с Галиной да ещё в присутствии посторонней девушки, магазины... Правда, купил несколько нужных для уроков книг. Но вот у Плежина не следовало торчать битый час. Подумаешь, плохое настроение. Да ещё с этими шлюхами любезничать. Столько времени убил. И родителям ничего помочь не успел...
– Ну, и как, не жалеешь, что поехал работать в деревню?
– Нет, - Костя убавил громкость.
– а что хорошего здесь, в городе? Мне Владивосток надоел за пять лет хуже горькой редьки. А Приморск вообще: пыль да суета, даже на нашем переулке... Вот велосипед бы ещё перегнать, чтобы ездить купаться. Да ладно, уже весной... Там так спокойно. Машину раз в два часа увидишь. Ещё и с горючим кризис в совхозах... Если женюсь, то хоть внуки твои вырастут на чистом воздухе, без жевачек и батончиков...
– Да... Ну, ладно, читай... Если не жалеешь, то хорошо. Главное, чтоб нравилось...
Отец ушёл, а Костя вернулся к журналу и, увидев, что статья стоящая, достал из стола карандаш и принялся читать и делать пометки. Широкой скобой он всегда охватывал на полях развёрнутую мысль, а уголком обрисовывал текущий вывод. То, что обозначалось восклицательным знаком, было самым важным в тексте и предназначалось для запоминания; другой знак - вопросительный - обозначал несогласие. Мысль, не напрягавшаяся несколько часов, работала быстро и глубоко.
Через некоторое время заглянула мать.
– Сынок, я тебе сумку уложила. Во вторую будешь что-нибудь своё брать?
– Да, мам. Гантели возьму и, наверное, все журналы по истории, если войдут. Для уроков постоянно нужны...
– На последнем поедешь?
– Нет, сейчас. Вдруг последнего вообще не будет. Да и надо ещё кое-что там дописать к урокам.
– Не хочешь и дома побыть...
– Ой, у меня уже шесть лет нет дома, - улыбнулся Костя и, встав, потянулся.
– В армии отвык сидеть на одном месте.
46
– Ничего, женишься, кроме дома, никуда не выйдешь. Как твоя владивостокская
– Не знаю... Может, на каникулах съезжу. Наверное, уже диплом делает...
– Не пишет тебе?
– Да мы, в общем-то, не договаривались...
– Ну что ж, зачем они городские нужны... Лучше простую, да хозяйственную.
– Точно.
... Мать вышла проводить за калитку. Поймав её обеспокоенный взгляд, Костя ещё раз упрекнул себя за то, что мало побыл дома, ничего не помог и теперь уходит только из-за того, чтобы вернуться в деревню одним рейсом с Галиной. Надо же как-то договориться с ней о следующей встрече.
– Приеду через неделю.Картошку когда в погреб опускать будете?
– Да пусть она лежит. Ещё погниёт сколько...
– Ездить тоже... Один выходной, да ещё планов много на понедельник...
– Ты уж зря-то не езди. Приживайся там, раз решил работать... Если что, звони на работу мне или отцу.
– Ну, ладно, мам, до свидания.
– До свидания. На остановку пойдёшь?
– Да нет. Воскресенье. Дойду до вокзала пешком.
– Сумку тяжёлые...
– Не привыкать...
Костя быстро миновал ту часть Приморска, которую можно было бы считать пригородом: здесь стояли частные дома, дальше - пятиэтажки. Но за пятиэтажками снова шли частные дома, и так город и село чередовались во всех микрорайонах, исключая лишь старый дореволюционный центр. Ему повезло: поровнялся с остановкой в одно время с автобусом. Зато приехал на автовокзал раньше времени, и нужно было ждать минут двадцать. Костя купил билет, отошёл в сторону и, присев на корточки - все лавочки были
47
заняты - достал журнал. Чтение не шло: вот-вот могла появиться Галина с неприятным вопросом: "Ты же на последнем собирался ехать?" Что тут ответишь? И что это за отношения такие: и нравится, и вроде бы боишься? Так не должно быть. В таких мыслях да в рассматривании со стороны разношёрстной толпы - занятии, ставшем привычкой из-за частых разъездов во время студенческой молодости - прошло время.
Прибыл шестьдесят седьмой автобус, и толпа хлынула к дверям. Костя подхватил сумки и тоже пристроился к массе, которая, как в песочных часах, не могла сразу пройти в узкий вход. Лезли все одновременно. Мужики отталкивали женщин, правда, с маленькими детьми всё же пропустили вперёд. Два девятиклассника, из тех, что учил Костя, протискивались вдоль корпуса автобуса и отталкивали всех, пока парень лет тридцати не перекинул руку далеко вперёд и не уцепился в воротник одного из них: "Куда прёшь, щенок! Женщин пусти!" Этот парень, Костя да ещё несколько человек, обременённых большим багажом, не участвовали в общем штурме, а теснились к двери естественным ходом. Рядом с Костей крупная мамаша с бойцовскими плечами под модным некогда спортивным костюмом "Адидас" двумя руками проталкивала дочку лет десяти. Та мало обращала внимание на окружающих, не переставая, шмыгала носом и торопливо кусала мороженое. "Как жаль, что я учитель. Сказал бы этим двум дурам..." - подумал Костя и отвернулся.
Вошёл он в числе последних, сразу бросил обе сумки, где пришлось, и расстегнул, сколько позволили приличия, пуговицы на рубашке. Сзади просили продвинуться ещё немного, кричали, что у них билеты, купленные в кассе. Но каждый встал равнодушным камнем там, куда выбросила волна людского моря, и не двигался с места. Пришёл водитель, и многие стали передавать на билеты. Прошло десять минут. При закрытых дверях духота всё усиливалась, и Косте уже захотелось взмолиться Богу. В этот момент автобус тронулся.