Рассказы израильских писателей
Шрифт:
Наама повернулась к стене и закрыла лицо руками. Плечи ее содрогались от рыданий.
— Чуть что — сразу в слезы, — в сердцах сказала Румье и, хлопнув дверью, вышла из дому.
В тот же вечер она встретилась с Шаломом. Он медленно шел рядом, рассеянно срывая янтарные ягоды с виноградной грозди. Румье рассказывала ему о своем объяснении с матерью. В заключение она сказала:
— Не могу ее оставить. Жалко мне ее. Ничего не поделаешь. Не могу, милый. Нехорошо получится, если я ее оставлю.
Румье немного помолчала, ожидая, что скажет Шалом. Но он ничего не сказал, только молча срывал ягоду за ягодой.
— Слушай, милый, — продолжала она, — если ты меня любишь так, как я люблю тебя, пошли к нам свата. Я думаю, что в этом случае мама согласится. А уж потом мы с тобой уедем в кибуц. И все будет улажено.
— Какого свата? — От неожиданности Шалом даже остановился. — Зачем он нужен?
— Из уважения к моей маме. Ведь ты знаешь, какая она. — Прильнув к Шалому, Румье произнесла дрожащим голосом — Так нужно, чтобы не доставлять ей огорчений… Если ты меня любишь… Иначе просто невозможно… Клянусь тебе. Поверь мне…
— Оставь эти глупости! — Шалом рассмеялся. — И как только тебе могла прийти в голову такая мысль?
— Милый мой, не возражай! — Она обвила руками его шею. — Ты сделаешь так, ты обязательно пошлешь свата. Или нам придется расстаться.
— Мириам, душа моя, — говорил он, целуя ее в губы и в глаза. — Подумала ли ты, в какую беду хочешь вовлечь меня? Какого к черту свата? Зачем нам сват? Узнают товарищи — мне прохода не дадут. Я стану всеобщим посмешищем. И не только я — и ты, мы оба.
— Кому смешно — пусть смеется. Мне-то какое дело? — Выскользнув из его объятий, она сказала спокойно и веско: — Именно потому, что ты меня любишь, ты должен послать свата. Если же нет, то оставь меня. Это все, что я могу тебе сказать, хотя мне очень больно и сердце мое разрывается на части. Но что поделаешь… Я вынуждена.
— Я сделаю все, что ты захочешь, выполню любое твое желание. Но что касается свата — этого я не могу.
— Не можешь — и не надо, — проговорила она сокрушенно, опустив голову.
— И где я найду такого товарища, чтобы он согласился быть моим сватом? — продолжал убеждать ее Шалом. — Ведь стоит мне кому-нибудь об этом заикнуться, и тот подымет меня на смех.
— Не надо посылать товарища. У нас, в Иерусалиме, есть свои сваты, люди очень почтенные. Можешь обратиться к одному из них.
— Этого я ни в коем случае не могу сделать. — Шалома всего трясло от негодования. — Я их не знаю и знать не хочу! Мы с тобой люди взрослые, свободные и сами можем устроить свою судьбу.
— Что ж, — сказала Румье, как говорят о деле ясном и решенном. — Если ты не хочешь сделать так, как я прошу, оставь меня. По крайней мере я буду знать, что ты меня не любишь. Даже такую малость и то ты не хочешь сделать ради меня. Прощай!
Румье резко повернулась и быстрыми шагами стала удаляться.
Шалом побежал за ней.
— Мириам, Мириам… — звал он девушку. — Обожди!
Но Румье лишь ускорила шаг, а потом пустилась бегом.
— Обожди! Обожди! — кричал он, устремившись за ней. — Я должен тебе что-то сказать.
Он нагнал ее.
— Постой минутку… Одну минутку… — Он схватил ее за руку и растерянно смотрел ей в глаза.
— Оставь меня! — Она вырвала руку и убежала.
Шалом очень раскаивался в своей вспыльчивости. Он жаждал помириться с Румье, вернуть ее любовь. Парень долго бродил по улицам, где она обычно ходила, бесцельно слонялся по закоулкам йеменитского квартала, дежурил возле вечерней школы, но Румье не встречал.
Однажды, когда он вот так бродил с убитым видом, словно похоронил близкого человека, навстречу ему попалась Наама. Это было вечером, на углу одной из городских улиц. Несчастный вид юноши огорчил женщину, и в ее сердце зашевелилась материнская жалость. Она первая обратилась к юноше, и в словах ее звучали одновременно и упрек и сострадание.
— Я знала твою семью, — сказала она с печальной улыбкой. — Знала твоих родителей. Они люди честные, справедливые… Но как им тяжело! Мало того, что ты их оставил, так ты уже ходишь с непокрытой головой! Будто ты не сын богобоязненного Мусы… И мать твою я знала, она тоже очень хорошая женщина. Что же случилось? Почему ты дал свести себя с пути истинного? Ты забыл, кто ты такой? Или, может быть, ты приехал в страну Израильскую только для того, чтобы стать безбожником, как все эти нечестивцы? Если бы ты жил в Йемене, у тебя был бы совсем другой вид — благородный, достойный мужчины: ты бы носил пейсы и бороду. А что сейчас? Выглядишь, как общипанная курица. Увидав тебя бритым, кто поверит, что ты сын Мусы Машраки! Да еще как побрился — ни одного волосика не оставил! Разве так можно? Ты думаешь, это красиво? Ты думаешь, это тебе к лицу? Нехорошо, нехорошо… И зачем ты разгуливаешь по улицам с девушками? Большой грех берешь на свою душу. Как огорчились бы твои бедные родители, если бы узнали об этом! Стоит тебе только захотеть, и ты можешь жениться на любой девушке. А все эти прогулки приносят только несчастье. И зачем собственными руками губить себя, когда ты можешь найти невесту и жениться по закону Моисея? Или тебе больше нравится прослыть сумасшедшим? Сегодня ходить с одной девушкой, завтра с другой?.. И какой от этого прок? Одна над тобой посмеется, другая посмеется… И ты посмеешься, сначала над одной, потом над другой… И так пройдет вся твоя молодость. Сплошная пустота и суета. Послушай меня, сынок, я говорю с тобой только потому, что знаю, чей ты сын. С другими я бы и не стала разговаривать.
— Верно, верно, мамаша… — пробормотал Шалом, опустив глаза. — Я в самом деле хочу жениться. Я ведь не просто так гулял. Я люблю вашу дочь…
— Что? Что ты говоришь! — Наама посмотрела на него как-то странно, с опаской и недоумением. — Ты любишь мою дочь?
— Да, люблю.
— А зачем тебе ее любить? Разве она тебе жена, что ты ее любишь?..
— Нет, я хочу на ней жениться. Я в ближайшие же дни пришлю к вам свата.
— Не присылай, не надо, — строго ответила Наама. — Не стоит утруждать себя. Ищи себе девушку из ваших, из кибуца. Там ведь их тысячи. Моя дочь — не для кибуца. Моя дочь — честная и порядочная девушка… Прошу тебя, не морочь ей голову. Это большой грех. Она бедная девушка, всю жизнь работает. Она еще совсем дитя, неразумное дитя. И она знать не хочет ваших кибуцев. Оставь ее в покое. Бог даст тебе другую, которая больше тебе подойдет.
После трех дней тщетных и бесплодных блужданий по улицам Шалом наконец встретил Румье, когда она возвращалась с работы. Он окликнул ее:
— Мириам!
В голосе его звучала радость, смешанная с тревогой.
Увидев его, Румье испугалась, но сразу овладела собой к прошла мимо с каменным лицом, будто никогда его и не знала.
— Мириам! Мириам! — Он шел за ней, в его глазах стояли слезы. — Послушай… Послушай…
Она сделала вид, что не слышит и не видит его, и продолжала идти своей дорогой.