Рассказы Матвея Вьюгина
Шрифт:
Абульхатбек подул в трубку, как это делал Шариков, и говорит: «Начальник? А-а, салам, душа мой, салам. Как твоя здоровья чувствует? Как дети игрушка играют? Как мамашка? А, слышишь начальник, Абульхатбек с тобой беседа ведет. Якши, да? Хорошо?..»
Начальник отряда, наверно, остолбенел от такого неслыханного нахальства. И опять же, как не остолбенеть? В руки заклятого бандита дал телефонную трубку его боец. Чего только на ум не взбредет? Может, уже и комендатуру со всеми ее заставами Абульхатбек захватил и людей всех порешил. А бандит радешенек и глупую речь свою продолжает: «Начальник, зачем так мало патронов даешь своим аскерам? Всего тридцать штук! С таким запасом только на кабана можно ходить, джейрана можно немножко стрелять; на Абульхатбека нельзя… Мало такой запас, совсем мало».
И так заинтересовался Абульхатбек разговором с начальником — шибко, должно быть, понравилось, — что и не заметил, как выскочил из землянки Шариков, захлопнул дверь и припер ее камнем. Темно сделалось в землянке, как в глухом погребе. Вот тут бандит и понял, что попал в капкан. Сперва он хотел уговорить Шарикова. Так, мол, и так, нехорошо поступаешь, не по уговору. А Шариков хотя и откликается, а сам все камни к двери подкатывает, покрупнее выбирает. Оружия-то никакого нет у него.
Видит Абульхатбек, что плохо его дело, не уговорить ему пограничника. Деньги стал предлагать Шарикову, золото. Возьми, говорит, все, что у меня есть, а этого не только тебе, всем твоим внукам на всю жизнь с избытком хватит. Шариков отвечает ему: «Советские пограничники не продаются. А теперь звони по телефону — он в сеть включен. Можешь еще раз с начальником поговорить, если охота. Можешь на меня пожаловаться ему, а можешь до самого наркома дозвониться либо до председателя ЦИК — интересно ведь с такими большими начальниками своими мнениями обменяться, посоветоваться о чем-нибудь…»
Абульхатбек стрельбу открыл из землянки: пули так и колотят в дверь, только щепки с треском отлетают, каменная крошка летит во все стороны. Шарикова с головы до ног осыпает. «Пускай! — кричит бандит. — Не удержишь меня здесь. Сам собачий смерть помирать будешь. Пускай!» А Шариков все камни к двери подкидывает, доски, какие у землянки валялись, — все покидал, настоящую баррикаду соорудил. Но вот в ногу что-то больно кольнуло. Поглядел: кровь штанину смочила. Плохо. «Неужели, — думает, — выскользнет, змея подколодная? Нельзя этого допустить». И опять за камнями пополз. «Патронов у него много, моих только почти три десятка, да у него, наверное, с сотню наберется. Всю дверь изрешетил, проклятый… Промашку я дал, что подсумок снял, когда на столб полез». А бандит так и садит в дверь, но она пока держится, стоит. Только Шарикову дурно делается, потому что еще одна пуля прилетела, в бок ударила, и дышать стало тяжело. «Сколько хватит силы, буду камни таскать, дверь укреплять, — рассуждает телефонист. — Главное, начальнику доложил, он знает… А теперь стой на своем, Шариков, держи этого волка крепче…»
Абульхатбек и в самом деле, как матерый волк в клетке, злобствует, орет зверем, землянка ходуном ходит, и пули из нее летят, как пчелы из потревоженного улья. Еще одна в плечо воткнулась. «Обидно, ежели своя так клюнула, из моего подсумка, — думает Шариков. — Эх, и угораздило же дурака!..»
Подкатил он еще один камень к двери, отползти хочет и не может, ровно сковало его, ровно обручи на него набили. Закружился весь мир перед глазами. Так он и свалился на кучу камней возле двери землянки… Вот какая история. Ну, отправимся дальше? А то солнце садится, у нас в горах такая ночь, что глаз выколи — ничего не увидишь.
— Как же?! — враз поднялись мои ребята. — А Шариков? А бандит? До конца уж рассказывайте, интересно же знать…
— Ну что ж. Вскорости тревожные прискакали. Начальник отряда выслал. Ну, и Шарикова подобрали. Пять ран в одном бою парень схватил. Ничего, отошел. В госпиталь сразу отправили, вылечили. После еще дослуживать приезжал. А потом к себе на Урал уехал. Говорили, в Тагил. А бандита трибунал судил. Открытым процессом. Народ со всех селений съехался. Все свидетели да потерпевшие. На этом и кончилась худая слава Абульхатбека. Банда развалилась, так малыми частями мы ее всю и ликвидировали. Ну вот теперь и в дорогу можно. По коням…
Живая находка
Случилось это сумрачным январским днем тысяча девятьсот тридцать первого года. В районный центр с пограничных застав собрались делегаты на комсомольскую конференцию. Приехали и мы с далекой Мугани: Семен Усов. Николай Лунев и я — Матвей Вьюгин. Приехали, как положено конникам, на своих лошадях, с походной кавалерийской выкладкой и при оружии. А в первый же перерыв вызвал нас дежурный по части и сказал: только что прибыли из школы курсанты и направляются на стажировку на муганский участок — это, значит, к нам. Едут на наших лошадях — так приказал начальник, — «А как мы?» Дежурный пожал плечами и ответил:
— Кончится конференция, тогда видно будет. Может, и на попутных уедете, а попутных не окажется — на одиннадцатом номере за милую душу. Эх, и избаловались же вы, друзья. Каждый кавалерист должен быть отличным пехотинцем, должен уметь ходить. А пограничник — тем более…
Так оно и получилось: конференция кончилась, пришлось топать пешком. Подтянули мы снаряжение, подобрали полы шинелей, винтовки — за спину. Только вот шашки в пешем строю — ненужная роскошь, да ничего не попишешь. Так и пошла наша конница. Перед выходом дежурный, как бы между прочим, заметил:
— Тридцать семь километров, а может, и все сорок — пять ходовых часов и дома. Большой привал минут на сорок, короткие привалы само собой. В общем, засветло доберетесь. Я позвоню вашему начальнику.
Утро выдалось холодным. Небо, как солдатская шинель, серое, все в низких тяжелых тучах. Земля пристыла, и под ногами позванивал тонкий ледок, замаскировавший кое-где мелкие лужицы. Когда мы выходили из селения, начал сыпаться редкий снежок. Снежинки летели медленно, потому что было совсем тихо, и легонько кружились, словно бы играли друг с дружкой.
Потом снежинок стало больше, они, как белые мухи, кружились перед глазами, садились на ресницы, щекотно касались разгоряченной кожи лица и таяли, оставляя капельки влаги.
— Похоже, и сюда, на юг, подобралась настоящая зима, — сказал мой земляк Семен Усов. — Как, Вьюга, рассуждаешь на этот счет?
— Ничего я не рассуждаю, зима так зима, это дело природы. Зима нам впривычку, пусть себе подсыпает, не испугаемся. Я даже соскучился по настоящей зиме.
— Не об этом говорю. Знаю, что коренного уральца не испугаешь зимой. А по свежей пороше зайчишек погонять, а?
— Чего зря болтать? — ответил я. — Собак у нас нет, а с винтовкой за зайцем — это, братец, одна глупость… Да уж и пороша — какова эта пороша? Сейчас, поди, все зайцы укрылись…
А снег сыпал и сыпал. Теперь не редкие щекотливые снежинки — сплошная завеса нависла над степью. Земля исчезла под белым покровом. Только придорожный бурьян все еще торчал вдоль колеи, да кое-где на дороге бурыми пятнами проступали из-под снега потревоженные лужи. Вначале мы даже не задумывались над тем, что происходит в степи, шли своей дорогой, подшучивали друг над другом. До большого привала, который мы решили устроить в деревне Архангеловке, все шло в лучшем виде: отмахали больше половины пути. Ног не потерли, и никто из сил не выбился. Легко прошли. Остановились в старой избе на окраине деревни, подзаправились как следует — с собой у нас сухой паек был. Молока у хозяйки попросили. Напились и опять стали в дорогу собираться. Хозяйка поглядела в окно и говорит нам: