Рассказы о Суворове и русских солдатах
Шрифт:
– Эх, несдобровать тебе, Кривокорытов!
– говорил Пенкин солдату. Помяни: отстающего бьют.
Так оно и случилось.
Привел Суворов русские полки стремительным маршем к Рымнику, к лагерю Юсуф-паши. Прошли солдаты единым махом восемьдесят верст, разгромили турецкую армию.
Кончился бой. Стали товарищи разыскивать Кривокорытова. Нет солдата. Принялись ждать. Ждут день, ждут два - не приходит солдат.
На третий день Кривокорытов нашелся. Поленился, отстал, отбился солдат
Похоронили солдаты товарища, перекрестились. Эхма, ни за что ни про что, через глупость свою, сложил гренадер неразумную голову!
ПАЛОЧКИ
Рядовой Пень в боях первым вперед не рвался. Зато после взятия городов был великий охотник до разной добычи.
Начнут солдаты стыдить товарища.
– А что, - отвечал Пень, - кровь проливаю, себя не жалею. Так уж и взять ничего нельзя!
Вступили суворовские войска в маленький турецкий городок. Ехал Суворов по кривым, узким улочкам, видит - выскакивает из ворот соседнего дома солдат, гусь под мышкой.
– Эй, молодец, - окликнул Суворов, - сюда!
Подбежал Пень.
– Откуда гусак?!
Замялся Пень. Однако солдат был неглуп. Нашелся:
– Так хозяйка дала, ваше сиятельство. На, говорит, служивый.
– Так и дала?
– усмехнулся Суворов.
– Дала, дала и еще приходить велела.
Только сказал, а в это время из турецкого дома выбегает старая турчанка. Видать, поняла бабьим чутьем, что воинский начальник солдата ругает, осмелела, подбежала к нему и давай вырывать гуся.
Отдал солдат гусака. Убежала турчанка.
– Значит, сама дала и еще приходить велела!
– обозлился Суворов.
– Так то не она, другая дала, - стал выкручиваться Пень.
– Молодая.
– Ах, молодая!
– воскликнул Суворов.
Только воскликнул, а из дома выбегает молодая турчанка и тоже к солдату.
Подскочила, затараторила на своем языке, руками машет и причитает.
Суворов турецкий язык знал, понял, что турчанка говорит о шелковой шали. Протянул он руку к солдатской пазухе - вытащил шаль.
Потупил Пень глаза, понял, что быть расплате. Крикнул Суворов солдат, приказал взять мародера под стражу.
Вечером перед воинским строем виновного разложили на лавке и стали всыпать шомполами.
Врезают солдаты воришке, а Суворов стоит рядом, приговаривает:
– Жителя не обижай - он тебя кормит, не обижай - он тебя поит. Так ему. Так ему. Еще, еще!
– командует Суворов.
– Пусть хоть палочки дурь выбьют. Палочки тоже на пользу, коль солдат нечист на руку. Солдат защитник жителя. Солдат не разбойник!
СУП И КАША
Суворовская армия совершала стремительный переход. Остановились войска ночевать в лесу на косогоре, у самой речки.
Разложили солдаты походные костры, стали варить суп и кашу.
Сварили, принялись есть. А генералы толпятся около своих палаток, ждут Лушку. Лушка - генеральский повар. Отстал Лушка где-то в пути, вот и томятся генералы, сидят не кормлены.
– Что же делать?
– говорит Суворов.
– Пошли к солдатским кострам, господа генералы.
– Да нет уж, - отвечают генералы, - мы подождем. Вот-вот Лушка приедет.
Знал Суворов, что генералам солдатская пища не по нутру. Спорить не стал.
– Ну, как хотите.
А сам к ближайшим кострам на огонек.
Потеснились солдаты, отвели Суворову лучшее место, дали миску и ложку.
Уселся Суворов, принялся есть. К солдатской пище фельдмаршал приучен. Ни супом, ни кашей не брезгует. Ест, наедается всласть.
– Ай да суп, славный суп!
– нахваливает Суворов.
Улыбаются солдаты. Знают, что фельдмаршала на супе не проведешь: значит, и вправду суп хороший сварили.
Поел Суворов суп, взялся за кашу.
– Хороша каша, добрая каша!
Наелся Суворов, поблагодарил солдат, вернулся к своим генералам. Улегся фельдмаршал спать, уснул богатырским сном. А генералам не спится. Ворочаются с боку на бок. От голода мучаются. Ждут Лушку.
К утру Лушка не прибыл.
Поднял Суворов войска, двинулась армия в дальнейший поход. Едут генералы понурые, в животах бурчит - есть хочется. Промучились бедные до нового привала. А когда войска остановились, так сразу же за Суворовым к солдатским кострам: не помирать же от голода.
Расселись, ждут не дождутся, когда же солдатская пища сварится.
Усмехнулся Суворов. Сам принялся раздавать генералам суп и кашу. Каждому дает, каждому выговаривает:
– Ешь, ешь, получай. Да впредь не брезгуй солдатским. Не брезгуй солдатским. Солдат - человек. Солдат мне себя дороже.
РОДИТЕЛЬСКАЯ ШИНЕЛЬ
В наследство от отца Суворову досталась шинель. Была она старая, местами латаная. Но Суворов гордился родительской шинелью. Брал ее с собою во все походы и, как наступали холода, никакой другой одежды не признавал.
И вот суворовская шинель попала в руки противника. Дело было летом. Хранилась шинель в армейском обозе. Как-то на обоз налетел турецкий разъезд, перебил охрану и увез ее вместе с другими вещами.
Фельдмаршал опечалился страшно. Места себе не находил. Осунулся. Лишился доброго аппетита.
– Да мы вам, ваше сиятельство, - успокаивали его армейские интенданты, - новую шинель сошьем. Лучшую.
– Нет, нет, - отвечал Суворов.
– Не видать мне подобной шинели. Нет ей цены. Нет ей замены.