Рассказы провинциального актера
Шрифт:
Вероятно, смотрины прошли успешно, потому что через несколько месяцев Андрей с трудом успевал с репетиции на репетицию и стал мечтать, чтобы в ближайшей постановке он не был занят, но то было через несколько месяцев, показавшихся годами, а пока…
Некоторые имена он уже запомнил и, когда к нему подошел щупленький, очкастый мужичок, Андрей вопросительно взглянул на него — этого «мужичка» он еще не знал..
— Давай знакомиться! — сказал подошедший и протянул широкую ладонь. — Егор Седов.
«Наверное, кто-то
— Андрей… — и он замолчал, не зная, что говорить, не зная, как говорить.
— В какой гримерной дали столик? — спросил Егор.
— В конце коридора…
— Значит соседи… Идем туда..
«Чуть не вляпался! — ужаснулся Андрей, помня обидчивость своих однокурсников, когда на улице их принимали за кого угодно, только не за представителей племени волшебников: он же — Актер! Ну, дела! Что же он может играть с такой внешностью?»
Внешность действительно была не броской — щупленький, только руки и ноги крупные, ботинки носил сорок пятого размера и ходил странно, ходил, как дети, когда они подражают взрослым и идут, растягивая шаг и твердо печатая подошву об пол.
На его носу, узком и остром, сидели очки в тонкой металлической оправе, судя по выпуклости стекол — с большой диоптрией. Глаз из-за этих стекол не было видно.
В гримерной их столики оказались рядом.
Егор бесцеремонно, но коротко выспросил у Андрея: сколько лет? Откуда родом? Надолго ли? И главное:
— Случайно, не охотник?
— Не случайно — охотник! Отец с десяти брал на охоту… Под Можайском…
— Ружье взял?
— О чем разговор?
— Что у тебя?
— «Лефаше».
— Не знаю, — пожал он плечами, — посмотрим…
— Французское, дамасские стволы, удлиненное, вес полтора кг.
— Дамское?
— Может быть, но дальнобойное.
— Хорошо. Посмотрим. Идешь со мной?
— Когда?
— Завтра. На пристани в два буду ждать. Второй причал. Пойдем на лодке по озерам, а там дальше — ногами… Жду…
«Ничего себе, охотник!» — подумал Андрей, глядя вслед размашисто уходящему Егору, вспоминая его выпуклые очки.
И еще он пожалел, что не спросил, как называть его: по имени или по имени-отчеству, судя по внешности ему было далеко за тридцать, а в возрасте Андрея такие разрывы казались непреодолимыми временем.
Гостиница была рядом с театром и, бродя вокруг массивного здания, Андрей изучил дорогу во все точки небольшого города.
Дорогу к озеру он тоже знал: достаточно сразу за театром подняться в гору, перевалить ее и дальше вниз — прямой путь через железнодорожное полотно узкой каменистой тропой между валунов и редких сосен.
Егор еще говорил, чтоб одевался теплее, поэтому Андрей выпросил в костюмерной потертый ватник. Свитер, рюкзак, сапоги приготовил заранее, поставил
Он шел все быстрее, стараясь согреться, и проклинал себя в который уже раз за легкомыслие: согласился, хотя позвал его малознакомый и на вид малоприятный человек, да еще добираться до места охоты несколько часов, да еще погода!
Все было незнакомо — и город, и люди, и климат!
Через полчаса быстрой ходьбы и невеселых размышлений Андрей спустился по невзрачной тропе вниз к озеру, к лодочной станции.
Наверху увала, где он только что был, дул резкий ветер, и это нагнало еще большее уныние. Даже такое примитивное украшение, как иней, и то обманчиво в этом городе — внизу, как на новогодней елке, а на продувном увале, где только что он был, — ни искринки!
Холодные огромные валуны, каменистая тропа под ногами, чахлая жесткая трава, каменистые проплешины с худосочными соснами — вот и все украшение знаменитого Урала.
Возвращаться не хотелось, потому что холод и раздражение так взбаламутили его, что сна и в помине не было, да и гостиница не казалась райским уголком, куда тянет возвратиться — его номер был чист, пуст и неуютен.
Еще наверху, на увале, он услышал тихое позванивание, но не понял, что это, и только спустившись, разгадал, что в ясной морозной ночи так далеко слышны переговоры цепей, держащих лодки у пристани.
Подойдя ближе, он расслышал и хлюпанье воды под днищами приподнятых носов широченных плоскодонных лодок. Даже эти звуки, негромкие и однообразные, усугубляли его недовольство собой и всем миром, и никак не вдохновляли на охоту.
Он пошел вдоль берега.
Лодки иногда покачивались, причмокивая днищами, и от этого казались живыми, дремлющими животными, волны водили их из стороны в сторону, и тогда они, словно во сне, ворочались, будто вздыхали, устраиваясь поудобнее в подвижной постели.
Вода была холодной и тяжелой на вид, иней исчез, обнажив корявую каменистую почву и неказистость тощих сосен. Сильно жалел Андрей, что согласился идти на охоту: все вокруг непривычно, некрасиво, неуютно.
Озеро вдавалось в берег у железной дороги ровным и широким полукругом, образуя удобную бухту.
Эту бухту рассекали два настила — деревянные длинные мостки на сваях уходили далеко от берега, а к ним, как поросята к матке, прицепились лодки. Их было много. Дальше, в стороне от причалов, на чистой воде стояли катера на якорях, зачехленные, молчаливые, сумрачные…
Вокруг тихо и пустынно, и только на одном из причалов шевелился человек — Егор Седов.
Он сидел на корточках и возился с мотором при свете тусклой, одинокой лампочки, торчащей на столбе, между двумя причалами. Ее свечение было условным — неяркой точкой в темноте, чтобы можно было отыскать стоянку лодок.