Рассказы. Стихотворения
Шрифт:
— А конец, о шут богов? Каков будет конец? — спросил Ганеша.
— Конец будет подобен началу, о ленивый сын Шивы! Пламя угаснет на жертвенниках, и молитва замрет на языке, а вы снова станете мелкими божками — божками джунглей, просто именами, которые шепчут охотники за крысами и ловцы собак в чаще и среди пещер; вы станете тряпичными богами, глиняными божками деревьев и сельских вех, какими вы и были вначале. Вот чем все кончится для тебя, Ганеша, и для Бхайрона — Бхайрона простого народа.
— До этого еще очень далеко, — проворчал Бхайрон. — К тому
— Много женщин целовало Кришну. Они рассказывали ему эту сказку себе же в утешение, когда волосы их начинали седеть, а он пересказал нам ее, — едва слышно промолвил бык.
— Когда явились чужие боги, мы изменили их. Я взялся за женщину и сделал ее двенадцатирукой. Так же мы переделаем всех их богов, — сказал Хануман.
— Их боги! Речь не об их богах — о едином или о троице, о мужчине или женщине. Речь идет о людях. Это они меняются, а не боги строителей мостов, — сказал Кришна.
— Пусть так. Однажды я заставил человека поклоняться огненной повозке, когда она смирно стояла, выдыхая пар, и человек этот не знал, что поклоняется мне, — сказал Хануман-обезьяна. — Люди только слегка изменят имена своих богов. А я по-прежнему буду руководить строителями мостов; в школах Шиве будут поклоняться те, что подозревают и презирают своих ближних; у Ганеши останутся его махаджаиы, а у Бхайрона — погонщики ослов, паломники и продавцы игрушек. Возлюбленный, люди изменят только имена своих богов, а это мы уже тысячу раз видели.
— Конечно, они только и сделают, что изменят наши имена, — повторил Ганеша; но боги забеспокоились.
— Они изменят не только имена, — возразил Кришна. — Одного лишь меня они не смогут убить, пока дева и муж будут встречаться друг с другом, а весна приходить на смену зимним дождям. Небожители, я недаром бродил по земле. Мои поклонники еще не осознали того, что они уже знают, но я, живущий среди них, я читаю в их сердцах. Великие владыки, начало конца уже наступило. Огненные повозки выкрикивают имена новых богов, и это действительно новые боги, а не старые, прозванные по-ново-. му. А пока пейте и ешьте вволю! Окунайте лики свои в дым жертвенников, раньше чем те успеют остынуть! Принимайте дань и слушайте игру на цимбалах и барабанах, небожители, пока еще цветут цветы и звучат песни. По людскому счету времени конец еще далек, но мы, ведающие, полагаем, что он наступит сегодня. Я сказал все.
Юный бог умолк, а его собратья долго смотрели друг на друга в молчании.
— Этого я еще не слыхал, — шепнул Перу на ухо своему спутнику, — И все же случалось, что, когда я смазывал маслом медные части в машинном отделении «Гуркхи», я спрашивал себя, правда ли, что наши жрецы так уж мудры… так мудры. День наступает, сахиб. К утру они уйдут.
Желтый свет растекся по небу, и по мере того как рассеивался мрак, шум реки менялся.
Внезапно слон громко затрубил, как будто человек ударил его по голове.
— Пусть судит Индра. Отец всего сущего, молви слово! Что скажешь о том, что мы услышали? Правда ли, что Кришна солгал? Или…
— Вы всё знаете, — произнес
— Да, все, кроме того бога, что родит любовь в сердцах людей, — молвил Кришна, завязывая узлом свой пояс. — Ждать осталось недолго, и вы узнаете, лгу ли я.
— Поистине, недолго, как ты говоришь, и мы это знаем. Вернись же снова к своим хижинам, возлюбленный, и забавляй юных, ибо Брахма все еще видит сны. Идите, дети мои! Брахма видит сны… И пока он не проснется, боги не умрут.
— Куда они ушли? — в ужасе проговорил ласкар, вздрагивая от холода.
— Бог знает! — сказал Финдлейсон.
Теперь и река, и островок были освещены ярким дневным светом, но на сырой земле под пипалом не было видно никаких следов копыт или лап. Только попугай кричал в ветвях и, хлопая крыльями, стряхивал целый ливень водяных капель.
— Вставай! Мы окоченели от холода! Ну что, опиум выдохся? Можешь двигаться, сахиб?
Финдлейсон, шатаясь, встал и отряхнулся. Голова у него кружилась и болела, но действие опиума прошло, и, окуная в лужу свой лоб, главный инженер стройки моста у Каши спрашивал себя, как он очутился на этом островке, каким образом ему удастся вернуться домой и, главное, уцелело ли его творение.
— Перу, я многое позабыл. Я стоял под сторожевой башней, глядя на реку, а потом… Или нас унесло водой?
— Нет! Баржи оторвались, сахиб, и, — если сахиб позабыл об опиуме, Перу, безусловно, не станет напоминать ему об этом, — когда сахиб пытался снова их привязать, мне показалось, правда, было темно, что сахиба хватило канатом и бросило в лодку. Ну, раз уж мы оба да Хитчкок-сахиб, так сказать, построили этот мост, я тоже соскочил в лодку, а она, так сказать, поскакала верхом, наткнулась на этот островок, разбилась вдребезги и выбросила нас на берег. Когда лодка отлетела от пристани, я громко крикнул, так что Хитчкок-сахиб обязательно приедет за нами. Что касается моста, то столько людей погибло, пока его строили, что он не может рухнуть.
Свирепое солнце, вытянувшее из промокшей земли весь ее аромат, пришло на смену грозе, и при его ярком свете уже не хотелось думать о ночных снах. Финдлейсон смотрел вверх по течению на блеск текущей воды, пока глаза его не заболели. Берега Ганга исчезли бесследно, а про мост и говорить нечего.
— Далеконько мы сплыли вниз, — сказал он. — Удивительно, что мы сто раз не утонули.
— Ничуть не удивительно — ведь ни один человек не умирает раньше своего срока. Я видел Сидней, я видел Лондон и двадцать других крупных портов, — Перу взглянул на сырой, облупленный храм под пипалом, — но ни один человек не видал того, что мы видели здесь.