Рассказы
Шрифт:
Потом был Питер. Замечательный город, как и без того знают все, кроме меня.
Господи, до чего же красивый город! Тяжелая, словно намокшая парча северного неба. Самозабвенное бесчинство финского ветра. Шпиль, Колонна, Всадник, всё такое. Сами знаете.
В Питере, в этой миражной чухонской Венеции, действительно — совсем другие люди. Вежливые, интеллигентные. Здесь — двойники и чопорные поэтессы. Здесь все — «господа». Здесь тебя никто никогда не назовет «чмо мордозадое», как недавно обозвали меня в московском метро, на станции Чертановская. Здесь даже солнце как-то по-особенному
А уж петербурженки… Боже ж ты мой! Эти хрупкие видения в едва уловимом, даже если они одеты по последней моде, стиле ретро. Ретро в Питере — неизбежно. Эти беретки, гетры и старомодно-возбуждающие льняные локоны. Эта тонкая легкая кость невских девочек, насмешливо-печально-пугливых фей из доброго прошлого… Это вам не московские румяные шалавы с распутной косиной в беспутных очах и тоталитарным седалищем… Все, молчу, молчу.
Конечно, питерцы слегка комплексуют насчет Москвы. Но не очень. У них Путин есть. Конечно, и Исакий похож на тайного советника в отставке. И фонари на углах — как разорившиеся графы. Но это — мелочи.
Москвички тоже хорошие. Главное — жизни в них много. Этой… как её?.. энергетики. Энергетика у москвичек такая — коронки потеют и на копчике изморозь.
Про мат я лекции прочитал. В зале было много фей. Феи слушали, поправляя очки, беретки, гетры и локоны. Иногда зевали, прикрывая ротики ладошками.
Поехал я обратно. С Московского вокзала-двойника, в 16.00, на всё той же «Авроре», но теперь уже не пятясь раком, а лицом навстречу ветру, как Шумахер. Обошлось без барнаульских газовых атак.
От Васьки до Московского вокзала шёл специально пешком. Вихляя всякими Обводными и Лиговскими. Где-то, кажется, на Фонтанке решил перекусить. Гляжу, написано: «Шаверма». И стоит интеллигентный питерский араб. Такой, знаете ли, смуглый достоевский Идиот. С бородкой. Очень культурный. Я говорю:
— «ШавермА» — это «шаурмА»?
Арабский Идиот отвечает интеллигентно, на чистом, можно сказать Товстоноговском русском:
— В общем — да, «шавЕрма» — это «шавЕрма».
Ясно, думаю, местный питерский патриот. «Шаверма» оказалась нашей московской шаурмой. Хорошей. Только подешевле. Я спрашиваю:
— Не скажете, как лучше к Московскому вокзалу выйти?
Смуглый араб отвечает, почесывая бородку:
— Вот там, за поребриком, завернете налево, а потом направо.
— Ясно. А поребрик — это что? Бордюрчик-парапетик?..
— В общем — да. Поребрик — это поребрик. Счастливого пути.
И я пошёл, зажевывая шаверму. За поребриком повернул налево, а потом направо. Как завещал арабский Идиот.
В 21.30, минута в минуту, я был в Москве. Меня встречал марш «Москва, звонят колокола…» в исполнении товарища Газманова. Даже прошибло на патриотическую слезу.
И
«В Сыктывкаре -25».
Господи, а ведь я не был в этом самом Сыктывкаре.
«В Кемерово -30. Снег».
И в Кемерово не был.
«В Ухте -35. Метель, на дорогах заносы».
А где это?..
Стыдно, Вова. Продал Родину, гваделупский сын… Стыдно…
И ещё: все время хочется в Питер. Сделать, так сказать, глоток культурного воздуха. Чтоб тебя не чморили и мордозадили, а называли господином. Все-таки я тоже в чем-то немного Шереметев. Хоть и мещанско-бурятский.
Когда я теперь попаду в Питер?.. Сие неведомо.
Vas tut ne stoyalo!
В очередь, сукины дети,
В очередь!..
П.П.Шариков
Все кричат: «Париж, Париж!..» А что — «Париж»? Был я в этом Париже. Ради Лувра, конечно, стоит съездит. Причём потратить на него неделю: Лувр большой. Это, конечно, можно…
Поверьте, это никакое не пижонство и не великодержавный шовинизм. Я действительно так думаю. Потому что у меня есть с чем Париж сравнивать. Все эти «приехать в Париж и умереть», «ах, Париж, как приедешь — угоришь», «у нас — как в Париже, только дома пониже и асфальт пожиже» — это всё из далёкого прошлого. В Москве давно уже дома повыше парижских, да и французы в Москву едут целыми популяциями, кто победнее — на заработки, а кто побогаче — кутнуть. Как в XIX веке.
Вообще 99 % из того, что говорилось, говорится и ещё будет сказано о Париже, — враньё, гундеж и бяка. Мифология сивого мерина. Сами же французы себя, как говорится, и раскрутили. Они это умеют. Плюнул — и поставил памятник собственному плевку. Этому у них можно поучиться.
Это, как сейчас говорят, «моё личное мнение и своего мнения никому не навязываю», но и на чужие ахи, охи и закатывания глаз по поводу Парижа не поддамся. Не в ахах здесь дело. Тут другое.
Что такое Париж? Если уж ударить по расхожим стереотипам.
Париж — это довольно небольшой, можно сказать, провинциальный, городок, в котором живет в пять раз меньше людей, чем в Москве. Маленький город-то. Чего уж там. Не Мехико и не Сингапур с Лондоном. Город-пупс.
Париж — это город-новодел. Средневековых памятников тут почти нет. Французы всё разрушили, включая Бастилию. Из старого здесь чуть да ничего. Сен-Жермен-де-Пре. Нотр-Дам. Сен-Шапель. Собственно — всё. Остальное — новьё 18–19 веков. Преимущественно — Черёмушки эпохи Наполеона III.
В Париже — большие сталинские (вернее, наполеоновские, что всё равно) площади, набережные в стиле советских фильмов 50-ых гг. по набережным хочется ходить и петь голосом Эдит Пиаф песни про Ленинские Горы.
Эйфелева башня похожа на присевший по большой нужде скелет динозавра. Причем к тому месту, куда чудовище ее справляет, эту свою чудовищную нужду, всё время стоит длинная оживленная японская очередь. Вероятно, в предчувствии чего-то большого и свежего. Каждый год динозавра перекрашивают. В последний раз, когда я залезал, как турмакака, на башню, она была покрашена в цвет загоревшего покойника.