Рассказы
Шрифт:
– В перерыв, мистер Бритт?
– Мы успели бы просмотреть все проспекты.
Я ему нравлюсь, подумала она. Он пытается за мной ухаживать, и проспекты только предлог, чтобы встретиться. Что ж, ей это приятно. Она сказала Мэйвис правду: ей нравились мужчины старше ее, и ей нравились его усы, удивительно гладкие, наверное, он пользуется какими-то средствами для волос. Ей нравилось имя Норман.
– Ну что ж, хорошо, - согласилась она.
Он не мог повести ее в закусочную "Беттс", где посетители, стоя с картонными тарелочками в руках, жевали бутерброды.
–
– Я выйду в четверть первого.
– Лучше в половине первого, мистер Бритт.
– Я буду ждать вас там в это время с проспектами.
И снова он подумал о Хилде. Вспомнил ее высохшие бледные руки и ноги, ее посапывание. Иногда, когда они смотрели телевизор, она ни с того ни с сего усаживалась к нему на колени. С годами она быстро дурнела, худела, а ее седеющие волосы, и без того жесткие, становились совсем сухими. Он отдыхал душой в те вечера, когда она уходила в клуб или к Фаулерам. И все же он был несправедлив к ней, она старалась по мере сил быть хорошей женой. Просто когда приходишь домой усталый после работы, вовсе не хочется, чтобы тебе плюхались на колени.
– Джин с мятой?
– спросил он в "Барабанщике".
– Да, пожалуйста, мистер Бритт.
– Она хотела сказать, что сегодня ее черед платить за коктейль, но от волнения забыла. Взяв проспекты, которые он положил на стул рядом, она сделала вид, что читает, а сама наблюдала за ним, пока он стоял у стойки бара. Он обернулся и, улыбаясь, пошел к столику со стаканами в руках. Сказал, что это прекрасный способ заниматься делами. Себе он тоже взял джин с мятой.
– Сегодня мой черед платить. Я собиралась вам сказать, что плачу я. Мне неловко, мистер Бритт.
– Меня зовут Норман.
– И снова он подивился своей непринужденности и уверенности. Они выпили, и он предложил на выбор пастушью запеканку или ветчинную трубочку с салатом. Он готов был купить еще джина с мятой, чтобы она стала раскованной. Восемнадцать лет назад он так же покупал Хилде портвейн стакан за стаканом.
С проспектами они покончили быстро. Мари сказала, что живет в Рединге, стала рассказывать, какой это городок. Потом рассказала о матери, о приятельнице матери, миссис Драк, которая жила с ними, и еще о Мэйвис. Много говорила о Мэйвис, но ни разу не упомянула ни одного мужчины - ни друга, ни жениха.
– Честное слово, я не хочу есть, - сказала Мари.
Она не могла и прикоснуться сейчас к еде. Только бы сидеть рядом с ним, потягивая джин. Пусть даже она чуточку опьянеет, хотя раньше она никогда не позволяла себе этого днем. Ее так и тянуло взять его под руку.
– Как хорошо, что мы познакомились, - сказал он.
– Мне ужасно повезло.
– И мне, Мари.
– Он провел указательным пальцем по руке девушки так нежно, что по ее телу пробежала дрожь. Она не отняла руку, и он стиснул ей пальцы.
С того дня они неизменно встречались в перерыв и направлялись в "Барабанщик". Их уже многие видели. Рон Стокс и мистер Блэкстейф из бюро путешествий "Вокруг света",
Мэйвис по-прежнему не одобряла их встречи; мать и миссис Драк ни о чем не подозревали. Из поездки на Коста-Брава не вышло ничего хорошего, потому что Мари думала только о Нормане Бритте. Как-то раз, когда Мэйвис на пляже читала журналы, Мари всплакнула, а Мэйвис сделала вид, что не заметила. Она злилась, потому что Мари хандрила и они ни с кем не познакомились. Они так долго мечтали об этой поездке, и вот теперь все пошло насмарку по милости какого-то клерка из бюро путешествий. "Не сердись на меня, дорогая", - то и дело повторяла Мари, стараясь улыбаться. Когда они вернулись в Лондон, их дружбе пришел конец. "Ты просто дурью маешься, - заявила Мэйвис раздраженно.
– Мне до чертиков надоело тебя выслушивать". С тех пор они больше не ездили вместе по утрам.
Роман Нормана и Мари оставался платоническим. В тот час с четвертью, предоставленный каждому из них для перерыва, им негде было уединиться, чтобы дать выход своей страсти. Куда ни пойди - везде люди: в бюро путешествий и в аптеке "Гринз", в "Барабанщике" и на улицах, по которым они бродили. Они должны были ночевать дома. Ее мать и миссис Драк сразу же заподозрили бы неладное, и Хилда, оставшись без партнера, вряд ли сидела бы безмятежно перед телевизором. Если бы они отважились провести вместе ночь, все открылось бы, и что-то говорило им - это плохо кончится.
– Милый, - вздохнула Мари, прижимаясь к нему, когда однажды октябрьским вечером они стояли на платформе вокзала в ожидании поезда. Спустился туман, стало холодно. Они стояли обнявшись, и Норман видел, как туман повис в ее светлых волосах крохотными капельками. Мимо по освещенной платформе торопились домой люди. Лица у них были усталые.
– Я понимаю тебя, - ответил он, как всегда чувствуя себя здесь каким-то неприкаянным.
– Я не засну и буду думать о тебе, - прошептала она.
– Я не могу жить без тебя, - прошептал он в ответ.
– И я без тебя. Видит бог, и я без тебя.
– Не договорив, она села в поезд; покачиваясь в вагоне поезда, она уезжала все дальше и дальше, и последнее, что он увидел, была ее большая красная сумка. Пройдет восемнадцать долгих часов, прежде чем он снова увидит ее.
Норман повернулся и медленно побрел сквозь толпу. Ему до отвращения не хотелось возвращаться в свою квартиру в Патни. "Господи!" - сердито вскрикнула женщина, он нечаянно задел ее. Норман попытался обойти ее, отступил в ту же сторону, что и она, и снова столкнулся с ней. Женщина выронила журналы на платформу, он кинулся их поднимать, бормоча напрасные извинения.