Рассказы (-)
Шрифт:
На Топкий луг Йавис приехал спозаранок, но Дэниел уже на ногах толкует по-латыни со своими работниками, с бараном Голиафом борется, нового рысака испытывает и отрабатывает речи против Джона К. Кэлхуна. Но когда услышал, что к нему пожаловал ньюгэмпширец, бросил все дела - такой уж был у него обычай. Угостил он Йависа завтраком, с каким пятеро не справились бы, разобрал по косточкам каждого мужчину и женщину из Крестов и наконец спрашивает гостя, чем может ему служить.
Тот отвечает, что дело вроде как о закладной.
– Давно я не брал дел по закладным, - говорит Дэниел, - да и не беру обычно, разве что в Верховном суде; но вам, если удастся, помогу.
– Тогда у меня в первый раз за десять лет появилась надежда, - говорит Йавис Стоун и излагает подробности.
Пока он рассказывал, Дэниел ходил по комнате - руки за спиной, то вопрос задаст, то пол глазами сверлит, словно буравами. Когда Йавис кончил, Дэниел надул щеки и выдохнул воздух. Потом повернулся к Йавису, и на лице его, как заря над Монадноком, занялась улыбка.
– Да, сосед Стоун, попросили вы у дьявола рогожу...
– сказал он, - но я возьмусь вас защищать.
– Возьметесь?
– переспросил Йавис, еще не смея поверить.
– Да - сказал Дэниел Уэбстер.
– Мне еще примерно восемьдесят пять дел надо сделать и Миссурийский компромисс подправить, но я возьмусь. Ибо если двое ньюгэмпширцев не смогут потягаться с дьяволом, тогда нам лучше вернуть эту страну индейцам.
Потом он крепко пожал Стоуну руку и спросил:
– Вы спешили, когда ехали сюда?
– Да, признаюсь, не задерживался, - ответил Йавис Стоун.
– Обратно поедете еще быстрей, - сказал Дэниел Уэбстер и велел запрягать Конституцию и Кульминацию. Они были одной масти, серые, с белой передней ногой, и летели как пара подкованных молний.
Ну, не буду описывать, как взволновалась и обрадовалась вся семья Стоуна, увидя, что к ним пожаловал сам Дэниел Уэбстер. У Йависа Стоуна по дороге сдуло шляпу, когда они обгоняли ветер, но он на это почти не обратил внимания. А после ужина он велел своим идти спать, потому что у него сугубо важное дело к мистеру Уэбстеру. Хозяйка хотела, чтобы они перешли в залу, но Дэниел Уэбстер знал эти залы и сказал, что в кухне лучше. Там они и сели ждать гостя: между ними на столе кувшин, в очаге огонь жаркий, а гость, согласно спецификации, должен прибыть, когда пробьет полночь.
Казалось бы, Дэниел Уэбстер и кувшин - лучшей компании нельзя и придумать. Но тикают часы, и Йавис Стоун глядит все печальнее и печальнее. Глаза его блуждают, и хоть прикладывается он к кувшину - видно, что вкуса не чувствует. И вот, как пробило половину двенадцатого, наклонился он и схватил Дэниела за руку.
– Мистер Уэбстер, мистер Уэбстер!
– говорит он, и голос его дрожит от страха и отчаянной отваги.
– Ради бога, мистер Уэбстер, запрягайте коней и езжайте отсюда, пока не поздно!
– Вы везли меня в такую даль, сосед, чтобы сказать мне, что вам неприятно мое общество, - спокойно отвечает Дэниел Уэбстер и потягивает себе из кувшина.
– Жалкий я горемыка!
– застонал Йавис Стоун.
– Я вас заставил связаться с дьяволом и теперь сам вижу свое безрассудство. Пусть берет меня, если хочет. Я не очень этого домогаюсь, надо сказать, но я потерплю. А вы - опора Союза и гордость Нью-Гэмпшира. Вы не должны ему достаться, мистер Уэбстер! Вы не должны ему достаться!
Дэниел посмотрел на огорченного человека, который побелел и весь дрожал возле очага, и положил ему на плечо руку.
– Весьма признателен вам, сосед Стоун, - сказал он мягко, - за вашу заботу. Но на столе у нас кувшин, а на руках - дело. А я ни разу в жизни не бросал того и другого на половине.
И как раз в эту секунду громко постучали в дверь.
– Ага, - хладнокровно заметил Дэниел Уэбстер, - я так и подумал, что часы у вас немного отстают, сосед Стоун.
– Он шагнул к двери и распахнул ее.
– Входите!
– сказал он.
Вошел гость - очень темным и высоким показался он при свете очага. Под мышкой он нес коробку - черную лаковую коробку с маленькими отдушинами в крышке. При виде коробки Йавис Стоун тихо закричал и забился в угол.
– Господин Уэбстер, если не ошибаюсь, - промолвил гость очень вежливо, но глаза у него загорелись, как у лисицы в чаще.
– Адвокат Йависа Стоуна, - сказал Дэниел Уэбстер, но глаза его тоже загорелись.
– Могу ли я узнать ваше имя?
– У меня их изрядно много, - беззаботно отвечал гость.
– На сегодняшний вечер, пожалуй, довольно будет Облома. Меня часто так величают в здешних краях.
С этими словами он уселся за стол и налил себе из кувшина. Водка в кувшине была холодная, но задымилась, когда потекла в стакан.
– А теперь, - сказал гость, улыбаясь и показывая зубы, - я приглашаю вас как законопослушного гражданина помочь мне вступить во владение моим имуществом.
И тут начался спор, горячий и упорный. Сперва у Йависа Стоуна еще теплилась надежда, но когда он увидел, что Дэниела Уэбстера теснят в одном пункте за другим, он только съежился в углу, не сводя глаз с лаковой коробки. Потому что ни вексель, ни подпись не вызывали сомнений - это было хуже всего. Дэниел Уэбстер вертел и так и сяк и стучал кулаком по столу - но уйти от этого не мог. Он предложил мировую; незнакомец и слышать о ней не хотел. Тогда он заявил, что имущество повысилось в цене и сенаторы штата должны стоить больше; гость же настаивал на букве закона. Он был великий юрист, Дэниел Уэбстер, но мы знаем, кто Царь юристов, как сказано в Писании, и похоже было, что Дэниел впервые встретил себе ровню.
Наконец гость слегка зевнул.
– Ваше усердие в защите клиента делает вам честь, мистер Уэбстер, сказал он, - но если вы не изволите привести других доводов, у меня туговато со временем...
И Йавис Стоун задрожал.
Дэниел Уэбстер нахмурился, как грозовая туча.
– Туговато или не туговато, а этого человека вам не видать!
– загремел он.
– Мистер Стоун американский гражданин, а ни один американский подданный не может быть призван на службу иностранному князю. Мы сражались за это с Англией в двенадцатом году и будем сражаться за это вновь со всеми силами ада!