Рассказы
Шрифт:
— Осенью. Нас уже размечают по предприятиям.
— Куда же?
— Меня? Я еще не думала. Выбор большой...
Она говорила, не поднимая глаз.
— Говорят, интересно работать в Казахстане... Может быть, туда...
— Да? Ну что же. Там нет людей. Вы принесете там большую пользу...
Она пригнулась еще ниже над штопаньем.
— На два года... А потом все равно не отпустят. Немного страшно.
— Ерунда, — ободряюще говорил он, но голос его звучал странно и глухо. — Поработаете и вернетесь... Но только зачем так далеко — в Казахстан?.. Я держусь того мнения,что в такую глушь следует посылать все-таки мужчин.
Она хотела встать. Он не пустил ее. Она немного удивилась.
— Что это значит, Смирнов?
— Видите ли, — вдумчиво сказал он, — мне нужно изложить вам кое-какие соображения... О Казахстане, о себе... словом, о многом. Расположены ли вы слушать? Возможно, я буду говорить бессвязно... Вот, в частности, о Казахстане...
Он замялся, потом кашлянул.
— Казахстан здесь, в сущности, ни при чем... Разговор этот вас очень поразит, Ольга Сергеевна... Но что ж делать?.. Это, может быть, и мне совсем не так приятно, как пишут в книгах... Случилось одно событие, Ольга Сергеевна... то есть оно не внешне случилось, а во мне, внутренно... Очень смешно... Я сам удивляюсь и смеюсь...
Он чувствовал, что нужно говорить по-другому, другими словами. Внезапно смятение овладело им: он замолчал. И лицо его и шея были густо красными.
— Я, кажется, догадываюсь, — несмело сказала Ольга. — Но в таких случаях догадываться рискованно. Можно попасть в дурацкое положение. Я уж лучше подожду, Смирнов. Когда-нибудь вы снова обретете дар речи и скажете внятно...
И в ее тоне и в попытке иронически ответить он почувствовал такое же смятение. Он осмелился взглянуть на нее. Ее ореховые глаза потемнели. Он зажмурился и набрал в грудь много воздуха, чтобы сказать все разом, без передышки. Ему казалось, что самое трудное — это произнести формулу. Остальные слова, подкрепляющие формулу, казалось ему, польются сами собой.
Он хотел помочь себе жестом и занес руку, чтобы в соответствии с ее падением произнести формулу. Но опустил он руку очень неловко: ничего не успел сказать, задел и уронил тяжелый альбом. Фотографии и пожелтевшие дагерротипы разлетелись веером. Он кинулся подбирать их. В наутюженных брюках Смирнов ерзал по скользкому полу. Ольга ползала рядом с ним. Растерянный ее вид придал ему смелости; он нагнулся к ее уху и очень внятно, с неожиданной для самого себя легкостью, произнес формулу.
Испуганные и красные, они сидели на корточках друг против друга. Первой опомнилась Ольга; она медленно встала, оправила смятое на коленях платье и отвернулась. Она дышала, часто и тяжело.
— Ольга Сергеевна, — сказал Смирнов, осторожно завладевая ее рукой. — Я давно хотел сказать вам это... Но как-то не приходилось...
Он замолчал и долго смотрел вниз, на цветную обшивку дивана. Потом вдруг метнулся к столу и схватил фуражку. У дверей он приостановился. Лицо у него было бледное, растерянное. Он крикнул:
— Я нашел теоретическую ошибку. Я сейчас нашел ее, Ольга Сергеевна... Оля!
Он вернулся к. дивану, присел, потом вскочил и, с отчаянием махнув рукой, вылетел из комнаты.
Лестница рокотала под его каблуками. На двадцать девятой ступеньке он оборвал свой стремительный бег.
— Куда это вы так спешите. Смирнов? — спросил Сергей Александрович. — Уж не в лабораторию ли? Я слышал, что вы работаете ежедневно до поздней ночи.
— Почти ежедневно, — ответил Смирнов — Я продолжаю опыты. Не бойтесь, я ничего не испорчу. Ваши наставления пошли мне впрок.
— Да? — криво усмехнулся Сергей Александрович. — Боюсь, что вы слишком даже хорошо усвоили мои наставления...
Не ожидая ответа и не прощаясь, он пошел дальше. Дверь захлопнулась за ним резко сердито. Смирнов скривил губы и дернул плечом.
— Это уж просто глупо так петушиться, — вслух подумал он. — Вдвоем посидеть нельзя. Подумаешь — надулся... и ведь главное — не знает даже, о чем мы говорили...
За чаем Сергей Александрович, раздраженно покашливая и пофыркивая, сказал:
— Послушай, Ольга... Ты вообще умная, конечно...
— Спасибо, — насмешливо поклонилась она.
Сергей Александрович строго оборвал ее:
— Не паясничай. Иногда ты делаешь непростительные глупости. Непростительные и неприличные.
— Не помню таких, — ответила она. — Будь добр, говори конкретнее.
— Ну, вот хотя бы сегодня. Я встретил на лестнице Смирнова. Он был совершенно пунцовым... И ты не лучше... Я, конечно, не вмешиваюсь в твою личную жизнь...
— Пожалуйста, на стесняйся, — предупредительно сказала она.
Ложечка в ее пальцах описывала стремительные круги. Чаинки метались и падали в глубокую воронку.
— Я не знаю, чем вы здесь занимались. Ради бога, не пойми меня дурно. Для этого ты все-таки слишком умна... Но во всяком случае... — Он замялся и пошевелил пальцами, подбирая нужное слово. Резко тряхнув головой, он сказал с горячностью: — Нет, ты скажи мне, Ольга, что ты в нем нашла? Бездарность, неуч, неотесанный парень!.. И к тому же, по всем признакам, нечист на руку.
— Подожди, — решительно перебила Ольга. — Я думаю, что скоро ты сам раскаешься в сегодняшнем поведении. Ты невыносим сегодня; если бы ты всегда был таким, я бы давно ушла от тебя. Ты совершенно незаслуженно оскорбил сначала меня, потом Смирнова. Ты грубо и бесцеремонно вмешался в мою личную, самую что ни на есть личную жизнь!
Она ушла, оставив недопитый стакан. Сергей Александрович медленно побрел в свою комнату.
Под окном играла гармоника. Теплое розовое небо лежало на облупленных крышах. Мальчишки, размахивая шапками, гоняли голубей. Облезшие коты хрипло мяукали в сточных жолобах.
«А почему я не могу думать по-своему? — вдруг рассердился Сергей Александрович, — Почему я должен безропотно отдать ему свою мысль, свое дело, премию, орден, если уж на то пошло! Даже при коммунизме творчество не будет обезличено...»