Рассказы
Шрифт:
Наш самовар увезли, и мы пошли просить у дяди Мурата и его жены. Но соседи нам отказали:
— Самовар нам самим нужен. Скоро вернутся работники с поля, надо же их чаем попоить.
Ну зачем они хитрили, зачем лгали? Ведь у дяди Мурата три самовара, хватило бы и для работников, и для нас.
Нашу мать не огорчил отказ. Она спокойно сказала:
— От богатого добра не жди. Ничего, обойдемся! Не дай бог зависеть от этих скряг.
Мать поставила на огонь казанок, когда вода вскипела, заварила цветы травы матрешки. Эту душистую
Но на этот раз привычный чай никому не понравился.
— Пахнет железом! — поморщился отец.
А нам, ребятам, было скучно без веселой песенки самовара. Ведь казанок не способен петь.
Потом в этом же казанке мать сварила суп из борщевника. Но и он показался нам не таким вкусным, как раньше.
В это время к нам пришла бабушка Сарби и начала жаловаться на свою горькую судьбу.
Одна она. Сына Фаттаха забрали в солдаты. С прошлой осени мать ждет от сына весточки. Но Фаттах молчит. Может, его уже нет в живых? Другого сына, Салиха, освободили от воинской службы, чтобы он мог содержать престарелую мать. Салих уехал искать на заводе работу и пропал. И от него нет вестей.
Одна она. Заработать серпом, как раньше, не может, никто не наймет жать старуху, да и нет у нее сил. Ноги плохо ходят, все тянет прилечь. Но не полежишь на голых досках, а кошму и тюфяк забрали. И нет денег их выкупить.
Вот она и пришла к нам с просьбой:
— Хисмат, дитя мое! У тебя доброе сердце. Помоги мне!
Отец удивился:
— Но чем я могу помочь тебе, бабушка Сарби? У меня у самого нет денег.
— Хисмат, дитя мое! Я не денег прошу. Помоги мне в базарный день продать козу. Думаю, должны дать за нее три рубля. Она того стоит. Тогда можно будет выкупить мою перину и кошму.
Мы переглянулись. Неужели бабушка Сарби решилась продать свою единственную козу, свою кормилицу! Как же она будет жить без козы? Но другого выхода достать деньги и заплатить долги у бабушки Сарби не было.
Бабушка Сарби ушла.
Ушел и отец просить у кого-нибудь денег взаймы. Он вернулся домой поздно, без копейки в кармане. Одних хозяев он не застал дома, другие уже раздали задатки работникам, нанявшимся жать.
Ну, а тем, кто побогаче, некогда было выслушивать просьбу о помощи. Они были заняты важным делом: ждали к себе на обед самого муллу.
На другой день отец снова отправился на поиски денег и снова напрасно.
Невесело стало у нас в доме. И не только у нас, но и у всех бедняков, чьи вещи будут проданы, если они не уплатят долги. И эти бедные люди, как и мой отец, безуспешно стучались в чужие двери.
И все — и мы, и они — с тревогой ожидали базарного дня.
IV
В базарный день мать подняла всех нас рано. Но не успели мы выпить наш чай — отвар из матрешки, — как под окнами послышалось козье блеяние. Запыхавшаяся бабушка Сарби тащила на веревке свою козу.
— Вот привела, — с трудом выговорила бабушка Сарби. — Хоть бы попала моя козочка в хорошие руки. А она уж свою хозяйку не подведет. Ее держать выгодней, чем какую-нибудь коровенку. Сама ест мало, а молока дает много. И молоко у нее жирное, полезное.
Коза все время громко блеяла. И я спросил:
— Почему она так орет?
— Потому что отбилась от подружек, в стадо просится. А может, чует недоброе. Она у меня умница. Все понимает, хотя и коза.
Отец торопливо допил чай, взял веревку, а мне приказал подгонять козу сзади прутом.
Мне было жаль бить ни в чем не повинное животное, но как быть с упрямицей, которая не хочет сделать ни шагу?
— Иди, иди, — уговаривала козу бабушка Сарби. — Ну что ты на меня так смотришь, в чем упрекаешь? Знаю, что ты меня поила и кормила, но и я тебя берегла как зеницу ока, ухаживала за тобой, как за своим ребенком. Не думала я тебя продавать, заставили меня…
Но коза не хотела слушать бабушкиных ласковых уговоров. Упершись в землю всеми четырьмя ногами, она громко и жалобно блеяла, тряся бородой.
Пришлось мне взять в руки прут.
Бабушка Сарби в последний раз любовно похлопала козу по спине и заплакала:
— Прощай, моя хорошая!
Коза покосилась на прут и неохотно пошла за отцом.
Но и по дороге она пыталась вырваться, крутила головой, все оборачивалась и протяжно блеяла, будто спрашивала бабушку Сарби: «Куда ведут меня эти люди? Зачем ты отдала в чужие руки меня, которая тебе верно служила?»
И глаза у козы странно блестели, будто их застилали слезы, будто плакала не только бабушка Сарби.
V
В этот день базар был завален кошмами, тюфяками, перинами, казанками, самоварами, отобранными у не уплативших долги бедняков. Распродажей их ведал староста Саляхи.
Среди этой груды вещей я все же нашел глазами наш тюфяк и самовар. Тюфяк, должно быть, швыряли как попало, потому что один край у него распоролся и наружу вылезла шерсть.
Да и самовар выглядел осиротевшим. С тех пор как его увезли из нашего дома, он потускнел.
Не было заботливой руки нашей матери. Ведь она каждое утро взбивала тюфяк, каждый день мыла самовар и чистила его толченым кирпичом, смешанным с простоквашей. Потому-то наш старый самовар всегда блестел как новенький.
А теперь его блеск потух, и наш самовар не привлекал покупателя. За него предлагали всего два рубля. А на наш старый тюфяк вообще никто не смотрел.
Не пользовалась успехом и коза бабушки Сарби. Коз на базаре продавалось много, и цена на них резко упала.
Один приезжий предложил за козу бабушки Сарби рубль восемьдесят копеек.
— Разве это цена? — попробовал усовестить его отец — ведь только одна шкура стоит рубль.
И начал расхваливать козу: молока она дает много, а будет давать еще больше, она суягная…