Расследование

Иванников Алексей Алексеевич

Потом шли воспоминания о каком-то интеллектуальном турнире в классе: требовалось что-то вспомнить, отгадывать или уже заранее знать, и здесь проявилось полное и подавляющее преимущество Р. по всем разделам над одноклассниками: знал он больше всех, и лучше других реагировал на неожиданные вопросы, но сильнее всего превосходство проявилось в том, что было связано с памятью: он просто задавил всех, и даже классный руководитель, знавший по идее своих подшефных, был поражён таким несоответствием школьных успехов неформальному состязанию. Возможно, после этого учителю стало кое-что понятно, но и он, конечно, не смог бы предположить будущего взлёта, тем более что сам Р. – насколько мне было известно – тогда не думал об актёрской карьере.

Третий случай – подтверждавший предыдущее – произошёл в десятом классе. Насколько можно было понять, из-за участившихся случаев воровства вещей из раздевалки в школе организовали дежурство старшеклассников, освобождая их на отдельные занятия; во время одного такого дежурства Р. проявил бдительность и не позволил совершиться преступлению, хотя и не смог задержать предполагаемого вора. Случай не имел особых последствий, и только в совокупности со всем остальным давал возможность понять и оценить потенциал и неслучайность того, что случилось с ним потом.

Помимо этих эпизодов, в нескольких местах проскальзывали намёки, из которых можно было понять, что в идеологическом плане Р. считался неясной и даже ненадёжной личностью; соответствующие службы имели такую информацию, хотя и сложно было понять, в чём неблагонадёжность проявлялась, но, видимо, на отношения с главным идеологом школы это накладывало отпечаток, что стало причиной появления злосчастных «трояков» в аттестате. Трудно было поверить, что человек, обладавший лучшей в классе памятью и сообразительностью, не мог выучить того, что изучалось на занятиях по истории и обществоведению, и причины, очевидно, крылись совсем в другом. Представляю, как могла выглядеть его характеристика после окончания школы: с одной стороны – неблагонадёжность

с точки зрения идеологии, с другой стороны – неактивность и незаинтересованность во всём, что касается учёбы и общественной жизни, и даже общие способности вряд ли могли заметно улучшить такое подобие волчьего билета – но удивительно! – он поступил в институт – пока не театральный – с первого же захода. Здесь была уже другая история жизни Р., тоже не до конца ясная, но всё-таки я точно знал, что сразу после десятого класса он поступил в обычный инженерный институт, который затем бросил, не доучившись даже первого семестра, а через несколько месяцев неожиданно для всех с блеском сдал экзамены в театральный институт.

Я узнал достаточно много нового, однако одна сторона жизни Р. почему-то пропускалась: речь шла, конечно, о его отношениях с одноклассницами. По непонятной причине то, о чём с интересом говорила завуч, совсем не отражалось в воспоминаниях учителя, и данный пробел надо было восполнять из других источников. К счастью, у меня имелся адрес первой жены героя, которая могла что-нибудь знать по этому поводу; расследование желательно было проводить последовательно, в хронологическом порядке, чтобы иметь возможность понять побудительные причины его действий и поступков, далеко не всегда простых и внешне логичных. Почему он выбрал инженерный институт и конкретно тот факультет, хотя никогда не имел склонностей к предстоящей работе, и почему бросил его так быстро, и чем он занимался несколько странных месяцев перед поступлением в театральный институт, а то, что он занимался, и, видимо, много и напряжённо работал, было ясно из результата, но почему-то нигде об этом не говорилось ни слова, как будто эти месяцы были просто вычеркнуты из его жизни. И чем была обусловлена его первая ранняя женитьба, и сразу после уход из дома родителей к жене: наверняка у него дома условия выглядели намного благоприятнее, однако почему-то он выбрал трудную жизнь с большими материальными сложностями, с которыми опять-таки непонятно как справлялся. Надо было идти на контакт с первой женой, жившей совсем рядом с городом, но не имевшей телефона: завтра утром я собирался выбраться туда, хотя и не знал ещё, застану ли её дома; приходилось рисковать, но на худой конец можно было оставить записку или съездить за город ещё два-три раза.

Я слишком долго занимался анализом и изучением записок, и мысленным построением каких-то будущих связок, и не сразу услышал, как надрывается телефон. Он прозвонил уже раз пять или шесть, и можно было ожидать, что сейчас замолкнет, но человек проявлял настырность, и пока я не торопясь подходил, гадая, кто бы это мог быть, он не остановился. – «Алло?» – На другом конце молчали. – «Я вас слушаю.» – «Слушай, ты, собиратель жареных фактов, если ты ещё сунешься куда-нибудь со своими расспросами, то тебе будет плохо. Тебе ясно?» – «Это кто говорит?» – «Кто надо.» – Голос был грубоват и явно принадлежал человеку немолодому. – «Я вас не понял.» – «Чтоб больше никаких шевелений и расспросов по поводу Р. не было. Теперь ясно?» – «Но это же редакционное задание.» – «Сказки можешь дяде рассказывать, а здесь люди серьёзные.» – «А вы, извините, от кого?» – «Кто много знает, тот долго не живёт.» – «И всё-таки?» – «Считай это первым предупреждением.» – Трубку повесили, и я остался один, в тишине и молчании, теперь пугающем, поскольку появился новый фактор, препятствие на и так нелёгком пути, пока неизвестно насколько опасное, но если после первых же трёх дней розысков стал возможен такой звонок, это значило, что я кому-то хорошо наступил на больное место и кое-чего достиг, и не было смысла останавливаться в самом начале, а надо было так же последовательно и упорно двигаться дальше.

Из двух вариантов я выбрал всё-таки электричку: из-за надёжности расписания и потому, что знал этот вокзал и раньше, а автобус требовалось ещё найти, отыскать в наверняка пёстрой мешанине и хаосе. Я обдумывал вчерашний звонок: не очень понятно было, кому я мог помешать, причём настолько, чтобы устраивать представление и запугивать после первых трёх дней активной работы. Я вспомнил всех, с кем общался: мой главный редактор, Б., завуч, старый учитель и потом редактор в издательстве, вряд ли заинтересованный в давлении на меня. Моему главному не было смысла звонить таким вот образом: он мог просто аннулировать мою командировку и вызвать на работу, чтобы там уже обсудить возникшие сложности с глазу на глаз. Спившийся учитель тоже выглядел непричастным: какой смысл ему-то было лезть в кашу, совершенно для него постороннюю и далёкую, особенно после того, как он получил деньги. Оставались двое, причём если Б. выступал как окончательная инстанция, то за спиной завуча маячило ещё одно заинтересованное лицо – А., предполагаемая связь с которым помогла мне так легко выудить из завуча кучу информации. Насколько можно было понять, я имел дело с одним из двух главных специалистов по Р.: этот человек умудрился где-то добыть номер моего телефона, который я не оставлял ни Б., ни завучу, то есть возможности недоброжелателя выглядели серьёзно, но понять, кто же это – А. или Б. – казалось невозможно. Оба не были заинтересованы в появлении ещё одного конкурента и могли в принципе организовать звонок – а звонил – очевидно – посторонний, но слишком уж большое значение уделялось мне и непомерно выглядели меры предосторожности: можно было подумать, что я пытаюсь открыть какую-то неприятную и даже опасную тайну, будто не было уже выпущено большое количество биографических материалов по Р. Хотя оказалось, что слишком многое было оставлено за границами, и прежде всего то, что могло привести к негативному восприятию самого Р., особенно в глазах недалёких поклонников: его отношения с окружением не самого высокого интеллектуального и морального уровня могли показаться подтверждением его низких качеств, но на самом деле всё здесь было намного сложнее: просто его превосходство почти во всём натыкалось на глухую стену непонимания и неодобрения, особенно со стороны пожилых, привыкших немножко к другому людей: его внешняя непочтительность, видимо, определялась не хамством или прочими качествами, а стремлением к справедливости, часто несоединимым со сложившимися тогда отношениями, и когда он называл вещи своими именами, это далеко не всегда находило нужный приём.

Оставалась ещё загадка: каким образом звонивший мне и тот, кто стоял за ним, узнали, что я выполняю не редакционное задание: фактически под таким удобным соусом я пытался реализовать давнюю, ещё в университете намечавшуюся идею; только мой главный редактор и редактор в издательстве знали точно, что целью должна стать книга. Получалось, что кто-то из недоброжелателей вышел на моего шефа, потому что издательство почти наверняка исключалось, если, конечно, мой прошлый собеседник – «выдающийся писатель» – не связался сам с А. или Б. Но подобное выглядело маловероятно, и какой смысл ему было соваться не в своё дело; единственный вариант – если только он близко знал того или другого, и источник утечки можно было вычислить. Этим я собирался заняться завтра, а сейчас я ехал к первой жене Р., жившей совсем недалеко от города. Подошла нужная станция, я вышел из поезда на платформу, как и в городе заставленную ларьками и забитую людьми, и спросил у старушки, где находится нужная улица. Старушка показала, я поблагодарил и двинулся по переходу на другую сторону. Насколько я понял, улица находилась недалеко, но я на всякий случай ещё раз узнал – теперь у мужчины – адрес: всё оказалось верно, я двигался в правильном направлении. Улица оказалась грязным тупиком с двух– и трёхэтажными домами по бокам, а место тротуара занимали кусты, вымахавшие у самой обочины. Пока не было машин я быстро добежал по дороге до здания с нужным номером и нашёл наконец узкий проход через заляпанную грязью зелень. Подход к зданию был засыпан щебёнкой, а нужная квартира находилась на втором этаже. Лестница выглядела убогой и обшарпанной, даже два человека не смогли бы разминуться здесь, и учительская хрущёба казалась почти небоскрёбом по сравнению с обиталищем Ирины Ивановны, бывшей первой жены моего героя.

Звонил я недолго, даже у порога можно было услышать музыку и голоса, хотя и не совсем ясно было, откуда они исходят, но когда дверь открылась, я понял, что мне повезло. Бормотало и изливалось радио: из-за звукопроницаемости стен можно было подумать, что там разговаривают несколько человек, но на пороге стояла только невысокая пожилая женщина. – «Здравствуйте, извините, вы Ирина Ивановна?» – «Да. Что вам нужно?» – «Хороший вопрос. Я журналист. Журналист и писатель – но в данном случае главное – первое. Меня интересует ваш первый муж…» – «Это какой же? Наверно, Р.?» – «Да, он. Мы можем поговорить подробно? Если это вас не затруднит.» – Она застыла, возможно, прикидывая будущие результаты и последствия, а потом улыбнулась и отошла в сторону, давая мне пройти. Впереди стояла стенка, я свернул направо: прямо по ходу теперь находилась кухня, а налево открывался широкий проход в комнату. – «Проходите и садитесь: можно на диван или в кресло.» – Я снял ботинки и прошёл по ковру к креслу: так было удобнее, а на соседнем столике можно было разместить блокнот и записывать информацию.

«А вы неплохо устроились. Вы живёте одна?» – Она уже сидела на диване и смотрела на меня. – «Да как сказать. Можно считать, что да.» – Я хмыкнул и стал осматриваться: напротив меня пространство между окнами занимал сервант, справа находилось ещё окно, а слева на диване вольно раскинулась не такая уж старая, как можно было подумать вначале, женщина.

Я достал ручку и блокнот. – «Видите ли в чём дело, я собираю материалы о жизни и творчестве Р. Меня интересует подробная информация, а вы, насколько мне известно, одна из немногих, знавших Р. с юности.» – «Ну, это вы преувеличиваете. А его дружки?» – «Дружками я ещё займусь. А вы как-никак были его женой –

по-моему, в течение трёх лет?» – «Нет, меньше: два года, даже ещё меньше.» – «Так-так, а почему же в книге – биографии Р. – написано, что первый брак продолжался три года?» – «По документам – три года, но на самом деле…» – Она передёрнулась и скривила лицо. – «Вот в чём дело… Он от вас ушёл?» – «Нет. Куда ему было уходить?» – «К родителям, конечно.» – «Да нет, к каким родителям. Он не мог этого сделать.» – «Почему же?» – «А вы что, не знаете? Он так разругался с отцом, что потом не мог с ним встречаться.» – «Извините, я об этом впервые слышу. А почему он… поссорился?» – Она с интересом рассматривала меня. – «Такой образованный, книги читает, а о таком не слышал?..» – «В книге об этом ничего не написано. И в статьях тоже, кстати.» – «Ну ладно. А зачем вам это знать?» – «Видите ли, всё, что пока написано об Р. – насколько я могу судить – слишком неполно и отрывочно. Например, из той самой книги, о которой я говорил – она, кстати, пока единственная – совершенно невозможно понять мотивы его поступков. Например: зачем он поступил в институт на специальность, к которой не имел – насколько мне известно – никакого призвания, и почему почти сразу бросил. Потом: каким-то образом он проскочил мимо армии – в те-то времена, не имея для этого веских оснований. И ещё…» – «Насчёт армии – это просто. У него было плоскостопие, и потом ему помогли родители и кто-то ещё: по-моему, из дальних родственников.» – «Ага, ещё один момент: значит, у него есть дальние родственники?» – «А может, я и путаю. Да и кому это надо?» – «Надо. Всем его поклонникам и поклонницам.» – «Ну, его поклонницам требовалось от него другое.» – Я сначала не понял. – «Как вы сказали?» – Она оживилась и привстала: теперь она была в игривом настроении. – «А что я сказала? Я сказала правду: поклонницам требовалось от него нечто другое. Вы что же, не знаете об этом? Какой воспитанный и симпатичный молодой человек…» – Она уже стояла и поигрывала цепочкой, выуженной из кармана. – «А я не стесняюсь и всем об этом говорю: да, он был бабником, и бабником высшего класса. И то, что мне удалось удерживать его два года, совсем не так уж мало. У многих дело дальше первой ночи не продвигалось.» – «Вы так спокойно обо всём рассказываете…» – «А что же мне: грустить прикажете? Пускай другие грустят, а я своё от него получила, да и потом: то, что я с ним просто познакомилась, уже была чистая случайность.» – «Расскажите, пожалуйста, поподробнее.» – «Такому милому мальчику? с удовольствием.» – Она прошла по комнате и села на стул напротив меня, заложив ногу за ногу. – «Вы не курите? Сигареткой не угостите?» – «Нет, извините, нет.» – «Жаль.» – Она обернулась к серванту и, порывшись на полке в вещах, достала пачку «Явы» и коробок. – «Предпочитаю наши. Хотя от других тоже не отказываюсь. Так о чём мы?» – «О знакомстве с Р.» – «Обычная, знаете, история: парк, весна, две девушки, два молодых человека. Я была с подругой, но он выбрал меня.» – «Он долго за вами ухаживал?» – «Нет, терпеливостью и скромностью он никогда не отличался. Да и кто мог ему отказать?» – «Ну, не все же были такими слабыми и беспомощными. Разве у него отсутствовали неудачи?» – Она неожиданно закинула голову назад и засмеялась, как будто я сказал глупость или что-то неправильное, но потом резко остановилась. – «Вы спрашиваете меня так, как будто я прожила с ним всю жизнь и была поверенной во всех его интрижках и увлечениях. Насколько я понимаю, он вначале ещё не был таким… охотником, и только входил во вкус. И во всяком случае о чём-то таком реальном я узнала только через полтора года после свадьбы.» – «Расскажите, пожалуйста, поподробнее.» – «Как я узнала?» – «Нет, о свадьбе.» – «Ничего особенного: обычная свадьба в кругу семьи и знакомых. Отца он, правда, не приглашал.» – «А его мать?» – «Она была. Очень приличная женщина.» – «У вас сложились хорошие отношения?» – «Можно сказать, что да. Только у неё были немного аристократические замашки.» – «То есть?» – «Ну, например, ей не нравилось моё образование и воспитание. Я кончала техникум, а она хотела большего.» – «А кем вы работали?» – «Продавщицей – не в продовольственном, а в промтоварном магазине. Да и сейчас тоже. А что работа? Нормальная работа.» – Она передёрнула плечами и стряхнула пепел на ковёр, и так не слишком чистый, но, похоже, чистота мало её занимала: в одном углу я заметил апельсиновую кожуру, и кроме того рядом с диваном валялась пробка от бутылки. Сами бутылки наверняка размещались где-то рядом, например в серванте напротив, но я не стал выяснять этого, не за этим я сюда пришёл. – «Хорошо, а какие отношения у него сложились с отцом?» – «Мерзкие. Или, наверно, никаких не было. Они ведь поссорились и – по-моему – даже не общались: во всяком случае я при встречах не присутствовала.» – «А по какой причине, вы не могли бы сказать?» – «Насколько я понимаю, Р. считался паршивой овцой в своём кругу.» – «Вы ничего не путаете? Это достаточно серьёзное обвинение.» – «Как же я могу путать, если он мне сам говорил?» – «А что он думал?» – «А что он мог думать? Он называл их свиньями и подлецами – кроме матери, конечно. И я с ним была согласна.» – «Это связывалось с идеологией?» – «С чем, с чем?» – «Ну, он же считался неблагонадёжным – ещё в школе – из-за чего у него могли даже появиться трудности при поступлении в институт.» – «Может быть, может быть, точно не знаю. Да, по поводу института: он поступил туда, чтобы доказать им, на что он способен.» – «И как всё происходило?» – «Не знаю, мы познакомились уже после того, как он поступил.» – «Так-так, интересно, значит потом он переехал к вам и жил с вами два или… три года?» – «Да.» – «И что же происходило тогда?» – «По-моему, он даже и не посещал занятия. И ничего удивительного, что экзамены он и не пытался сдавать.» – «То есть?» – «Ну, он просто забрал документы.» – «А чем же он занимался?» – «Это вы у его дружков спросите. Меня он редко куда приглашал.» – «Хорошо, а адреса какие-нибудь у вас сохранились?» – «Да есть одного… забулдыги.» – «Чем же он вам так не угодил?» – «Всем!» – Она почти выкрикнула слово, и потянулась опять к пачке сигарет. Пальцы немного дрожали, и она не сразу зажгла спичку и затянулась противным вонючим дымом, от которого стала нервно кашлять и захрипела. Судя по реакции, она была не слишком высокого мнения о близких Р. людях, что согласовывалось с отзывами и других людей, но всё равно было не слишком приятно видеть ещё одного опустившегося человека, имеющего отношение к старому образу великого человека, оставившего такой заметный след в истории и осветившего нашу юность. Судя по её словам, где-то жил старый друг Р., и нужно было безусловно выйти на него, потому что, похоже, с женщинами у Р. отношения складывались не слишком доверительно. – «Это очень интересно. А вы не могли бы мне его дать?» – «А? Пожалуйста.» – Она встала и открыла сервант, уже в средней его части; почти целиком он оказался забит журналами и старой бумагой, в которой она какое-то время копалась, сначала в одном месте, потом в другом, пониже. Из кучи она наконец достала старую записную книжку, растрёпанную и треснувшую в нескольких местах, и полистала её. – «Сейчас найду. Вот, записывайте.» – Она положила её на столик передо мной, показывая пальцем нужное место, и я быстро переписал адрес и телефон в блокнот: адрес был московский, хотя и незнакомый, видимо, где-то на окраине.

«А теперь: не хотите ли выпить за знакомство? Я угощаю.» – Она засунула книжку обратно и полезла в самую нижнюю часть. – «Помогите мне.» – «А может не надо?» – Она уже достала бутылку с вином – похоже, портвейном – и мне пришлось быстро встать и забрать у неё напиток, чтобы она могла взять стаканы и что-то из закуски. Она поставила всё на столик и придвинула стул, на котором сидела. – «Поухаживайте за бедной одинокой женщиной.» – «А вы живёте одна?» – «Ну конечно. Разве здесь есть ещё чьи-то следы? Кому нужна старая одинокая женщина?» – Она хитро подмигнула, и я включился в игру. – «Какая же вы старая? Насчёт одиночества я, правда, ничего не могу сказать, но по поводу остального вы напрасно на себя наговариваете.» – «Да? Спасибо.» – Она улыбнулась. – «Наливай. И чувствуй себя как дома.» – Ясно видно было, куда она старается направить разговор, и следовало спешить, пока она совсем не отвлеклась от главного для меня дела. – «Хорошо. Сейчас.» – Я плеснул совсем немного в её стакан – который она держала наготове – и столько же в свой собственный. – «И всё-таки подождите: вы ещё не всё мне рассказали.» – «Да? И что же… тебя интересует?» – «В-основном те несколько месяцев, которые он где-то проболтался после ухода из института. И каким образом он смог поступить в театральный – совсем уже непонятно.» – Она неохотно отставила стакан. – «Опять о том же самом.» – Она зевнула. – «Да не было там ничего такого. Ну шлялся он сначала по компаниям – но это ведь и раньше было.» – «Пил?» – «Пил, пил, ещё и не то делал.» – «Но каким образом он умудрился подготовиться к вступительным экзаменам, и подготовиться так, что выдержал их – при диком-то конкурсе?» – Я мог добавить ещё десяток отягчающих факторов, но и без них событие выглядело непонятно и почти подозрительно, усиливаясь явно ещё и почти доказанной близостью спецслужб и спецорганов, которые могли оказать как отрицательное, так и наоборот положительное влияние почти на любого человека в этой стране в те годы. Совершенно не задумываясь, я снова, уже не первый раз, делал слишком смелое предположение, за которым могло следовать что угодно – подтверждение или наоборот полный отказ от него – в любом случае поиски и тыканья даже в неудачных направлениях могли вытащить на свет что-то другое, о чём я мог просто не подозревать раньше. – «Вы напрасно так к нему относитесь – с недоверием и предубеждённостью. Он всё мог – и даже то, чего он добился – я уверена – не было его пределом. Я думаю, что в институте это сразу почувствовали и дали ему возможность – даже если он чего-то и не умел в тот момент – показать себя в другом, более убедительном и близком, и на этом он по-моему и вылез.» – Пока она говорила, я хотел встрять и выразить несогласие с её мнением обо мне, но за массой слов показалось нечто более интересное, и я решил не отвлекаться. – «И что же было ему ближе и доступнее уже тогда, когда он только начинал?» – «А вы не знаете? Он ведь так умел передразнивать и изображать разных людей – что получалось одновременно и похоже, и смешно, но почти всегда никто на него не обижался.» – «Странно, я слышу об этом впервые.» – «Он не всем это показывал, только самым близким людям.» – «А, извините, вас он не передразнивал?» – «Какой любопытный.» – Она подмигнула и взялась за отставленный стакан, чего я всё время опасался, но теперь совсем непросто было остановить её или хотя бы притормозить на небольшое время, пока она не выдаст мне последнее из сохраняемого долгие годы.