Рассвет в окопах

Когда в 2012 году появилась идея установить памятник Исааку Розенбергу в центре Лондона, разгорелся спор — каким должен предстать перед нами этот выдающийся поэт первой мировой войны? Одни предлагали облачить маленькую хрупкую фигуру в военную форму, потому что поэт, прежде всего, был солдатом, защищавшим Великобританию и ее демократические ценности. Другие отмечали, что Розенберг ненавидел войну и был,

в первую очередь, гуманистическим поэтом и художником, поэтому одеть статую необходимо в цивильное платье, какое он носил до войны — дешевое пальто и австрийскую шляпу. Скульптор Этьен Милнер выбрал второй вариант, хотя по существу были правы все — на пути к поэтическим вершинам Исаак Розенберг проявил поистине солдатскую стойкость и мужество, противостоя всем жизненным невзгодам.

Он родился 25 ноября 1890 года в городе Бристоле (Юго-Западная Англия). Его родители были еврейскими иммигрантами, бежавшими из Российской империи, опасаясь погромов. Семья нищенствовала: отец подрабатывал разносчиком, мать стирала белье на дому. В 1897 году Розенберги переехали в Лондон и поселились в районе Уайтчепел, в трущобах которого ютилась беднота. Свою темную славу район обрел благодаря реалистическим романам Чарльза Диккенса и репортажам журналистов о жутких убийствах Джека Потрошителя.

Исаак Розенберг поступил в школу Святого Павла при церкви Уайтчепел, а позднее — в еврейскую школу, где проявил способности к рисованию и сочинительству. Однако в 1905 году был вынужден бросить учебу — в семье не оказалось денег на его дальнейшее обучение. Он поступил учеником гравера в мастерскую Карла Хентшеля и с двойным упорством продолжил заниматься самообразованием. Тогда же Исаак написал первое стихотворение «Ода арфе Давида». Это было знаменательно: сладкое звучание арфы библейского царя заворожило сердце юноши, и с той поры он навсегда остался верен своей мечте — стать поэтом.

На его пути встречались удивительные люди. Художник Джон Амшевиц, живший по соседству, посоветовал Исааку посещать вечерние классы художественного колледжа Бирквек. В мастерской художника пожилая учительница Винифрида Сетон подарила ему знакомство с поэзией великого Джона Донна и других представителей метафизической школы. В Национальной галерее, где он копировал шедевры старых мастеров, госпожа Лили Делисса Джозеф предложила ему поработать домашним учителем рисования. Позднее ее родная сестра профинансировала обучение Исаака в элитарной Школе изящных искусств Слейда при Лондонском университете. Здесь его товарищами стали будущие известные художники Давид Бомберг, Стенли Спенсер, Пол Нэш, Марк Гертлер. Последний привел его однажды в артистическое кафе «Ройял», где познакомил с Эдвардом Маршем — блистательным эрудитом, переводчиком, покровителем искусств, коллекционером и издателем антологии «Грегорианской поэзии». Это был высший аристократический круг: высокопоставленный чиновник Эдвард Марш служил личным секретарем выдающегося государственного и политического деятеля Уинстона Черчилля.

Именитые и влиятельные люди стремились покровительствовать Исааку Розенбергу, поскольку находили его необычайно талантливым человеком. Поэт Лоуренс Биньон вспоминал: «Я пригласил его к себе. Невысокого роста, темноволосый, с сияющими глазами, классического еврейского типа, он казался юношей с необычной смесью самоуверенности и скромности. Действительно, вряд ли кто другой мог быть столь независимой натурой. Очевидно чувственный, он не был сентиментальным или агрессивным. Несмотря на свой энтузиазм, он был довольно застенчив. Из разговора стало ясно, что в нем, несмотря на возраст, не было ничего банального, он имел самостоятельные суждения о том, что видел и что читал. В его манере присутствовал очаровательный шарм, который был обусловлен его искренностью».

Казалось, судьба благоволила талантливому художнику. Однако все было не так безоблачно. Из граверной мастерской, где он зарабатывал гроши на существование, хозяин его уволил. Счастливо найденная работа гувернера в семье Джозеф закончилась, как и филантропия ее сестры, давшей деньги на обучение в Школе Слейда. Правда, на помощь пришло Еврейское общество поддержки образования, однако завершить учебу в элитарном заведении Исаак так и не успел. Врачи поставили ему страшный диагноз — туберкулез, который в то время был неизлечим, и посоветовали срочно поменять климат. Собрав скромные средства от продажи своих картин, весной 1914 года он отправился на пароходе в Южную Африку, где жила его старшая сестра Минни. В процессе лечения, к счастью, выяснилось, что в действительности он страдал лишь хроническим бронхитом. Спустя год Розенберг решил вернуться в Англию, затосковав без привычного творческого общения. Да и судьба родных, оставшихся в прифронтовой стране, беспокоила его: грянула Великая война.

С самого начала поэт отнесся к братоубийственной бойне резко отрицательно. В августе 1914 года, еще находясь в Кейптауне, он написал стихотворение, исполненное грозных пророчеств и предупреждений:

Клыками порван лик живого Бога, Пролита кровь, которой нет святей. Оплакивает Бог среди чертога Своих убитых дьяволом детей. О, древнее слепое наважденье — Все сокрушить, развеять, расточить! Пора первоначальное цветенье Разгромленной вселенной возвратить.

Вернувшись в Англию, он попытался устроиться на работу, чтобы содержать семью. Увы, настойчивые поиски не принесли результата. И вот в октябре 1915 года Исаак Розенберг внезапно исчез. Лишь через месяц от него пришло письмо: «Я отчаялся найти работу, на которую рассчитывал, поэтому записался в этот батальон Бантам (так как я слишком мал ростом для любого другого батальона), что представляется самой преступной затеей в мире». А накануне нового 1916 года он обратился к своему высокопоставленному другу Эдварду Маршу: «Я думал, если запишусь в армию, матери назначат пособие. Сейчас уже между 2 и 3 месяцами, как я записался, мои деньги удержаны правильно, но мать не получила ни фартинга. Казначей в казармах, конечно, бесполезен в этом вопросе. Мне интересно, знаешь ли ты, как эти дела делаются и что я мог бы сделать?» Официально Исаак Розенберг числился добровольцем, однако на самом деле он, как и тысячи других бедняков, пошел на призывной пункт из крайней нужды.

В жизни поэта наступил самый тяжкий период. Он оказался на фронте в нечеловеческих условиях, которые были присущи окопному существованию: постоянная грязь, запах отхожего места и гниющих останков, невозможность помыться и поменять одежду, и вдобавок — полчища крыс и вшей, а также рой мух от разлагающихся трупов. Поэт жаловался: «Мне приходится есть из миски вместе с каким-то ужасно пахнущим мусорщиком, который плюет и чихает в нее». Еще: «Ночью я проснулся в палатке, почувствовав, что наполовину лежу в луже. Я снял мокрую рубашку и перебрался на сухое место, где проспал обнаженным до утра. Но на этом мои проблемы не закончились. Парень, спавший рядом со мной, страдал от диареи и всю ночь бегал из палатки на улицу, а так как я спал крайним, то дождь, хлеставший всю ночь, мочил меня до утра».

Эти физические мучения усугублялись моральными страданиями. «Мое еврейское происхождение, — с горечью писал он в одном из писем, — служит плохую службу среди этих жалких людей». Ему поручали самую грязную и тяжелую работу: грузить уголь, выносить помои с кухни, рыть братские могилы, собирать и хоронить останки, на передовой таскать по трупам повозки с колючей проволокой. Его карали за малейшую оплошность. Однажды он забыл вовремя надеть противогаз, и был сурово наказан: в течение недели, пока остальные солдаты его взвода отдыхали и отсыпались, провинившийся маршировал на плацу с полной выкладкой.