Рассветники
Шрифт:
Глава 4
Сегодня я сумел, помимо блаженного погружения в недра Сверхорганизма, ощутить и некое слабое неудобство, более того, неожиданно для себя сумел локализовать его местоположение.
Это обессилило так, что из ванны я не вылез, а меня вытащил Кириченко, укутал в теплый халат. Челюсти мои пришлось разжимать силой, я только ощутил, что в рот полилось едкое, проглотил, тряхнуло, но изнутри пошел быстрый разогрев.
– Шеф, – сказал Кириченко озабоченно, – не издохни!.. Дохлый зарплату не выдаст… Да и вообще без Держиморды, как будто не в России уже…
Он что-то говорил еще, но слова то истончались до писка, то грохотали, растягиваясь, как жвачка, я опомнился, только когда из моих пальцев вынули горячую чашку, уже пустую, и Кириченко спрашивал, налить ли еще.
– Довольно, – прохрипел я, – а то нутро горит уже…
– И пусть, – сказал он сварливо. – Ты чуть не загнулся, ладно, не жалко, но аппаратура, аппаратура! А если сгорит?.. Это ж какие деньги вкладены…
Люцифер подсел рядом, деловитый и сосредоточенный.
– Рассказывай, – потребовал он.
– Рекордеры включены? – спросил я.
– Они и не выключались, – ответил он с недоумением. – Даже если бы вырубило что-то, автоматика тут же заставит пахать снова. Так что ничего не пропадет для благодарного или, скорее, неблагодарного потомства. Давай, хрюкай!
– На этот раз вошел почти сразу, – сказал я, побледнел, когда вернулось ощущение страшного одиночества, зябко передернул плечами, и Кириченко тут же бросился затягивать на мне распахнувшийся халат. – Хотя пока больше на уровне чувств…
– Так и должно быть, – сказал он авторитетно. – Сперва низшие инстинкты, потом средние.
– А если там только низшие? – предположил Люцифер. – Если мы живем в гигантской амебе?.. И в лучшем случае можем создать сообща виноградную улитку?
Кириченко сказал с оптимизмом:
– Виноградная улитка уже не амеба!.. Представляешь, на что способна космическая виноградная улитка?.. Ты давай поподробнее, поподробнее!
– Трудно, – признался я. – Одни ощущения, а вот так описать их нашими серыми словами… нет, не смогу. И никто бы не смог. Это совсем другое. Это даже больше, чем кисло-желтый цвет или мохнатый звук, здесь вообще за пределами наших диапазонов… Потому, морды, надо сузить еще частоту. Низшие инстинкты должны располагаться в самой широкой части, это основа, это надежно, а нам нужно вскарабкиваться повыше…
– Как? – спросил Кириченко в безнадежности и звучно поскреб в затылке.
– Ты у нас гений, – сказал я льстиво, но твердо, – если ты не придумаешь, то кто?.. А мы у тебя будем подручными на подхвате.
Он подумал, сказал с сомнением:
– Если получится, в жопу поцелуешь?
– В обе, – пообещал я. – Только сделай. Так вот, ребята, на этот раз было нечто… Я плавал, как обычно, во внутриутробном состоянии, полный кайф, как вдруг нечто мелкое, но неприятное, начало подниматься из каких-то темных глубин… Нет-нет, в самом деле мелкое. И куснуло не сильнее, чем комар… Хотя нет, не куснуло, а куснет…
Кириченко спросил обалдело:
– Куснет? Это как?
– В будущем, – пояснил ему Люцифер.
– Да, – сказал я, – сейчас вот прогоняю перед глазами расположение Сверхсущества… если принять за аксиому, что человечество оно самое и есть… то получается, что этот комар куснет где-то в районе Японского моря… примерно на равном расстоянии от Курил и Японии…
Кириченко сказал живо:
– Докладывать о результатах будем?
– Каких? – спросил я сердито. – Или это у тебя шуточки такие изысканные?
Он отошел к экрану и вывел вид со спутника. В указанном мною месте вообще пусто, одна вода, хотя бы корабль какой или лодка, так ничего, кроме косяка рыбы на глубине в триста метров.
– Да, – проговорил он без охоты, – шеф прав, сообщить о таком – конкурентов радовать.
Вчера пришло сообщение, что ген памяти расшифрован и поставлен на «on». Теперь можно запоминать все, что увидишь, услышишь или подумаешь. Алармисты, понятно, подняли крик, что это плохо, устроили массовые демонстрации, на что им отвечали достаточно миролюбиво: не хотите – не делайте, у нас демократия, но и нам не мешайте…
Вечером по всем каналам прошла дискуссия насчет перевооружения армии. Я не ожидал, что почти каждый, кто выступал, начинал с того, что среди офицеров попадаются очень достойные и благородные люди, которых привела в ряды благороднейшая цель защищать родину от внешних врагов, но основная масса – это тупейшее и подлейшее быдло, что мечтает командовать другими, но в гражданской жизни для этого надо много учиться, уметь что-то делать лучше других, организовать производство или показать себя лучшими аналитиками, победить на конкурсах…
В армии же просто: отсиди на офицерских курсах положенное время, и вот тебе цепляют погоны лейтенанта, у тебя в подчинении рядовые солдаты, над которыми ты царь и бог. И плевать, что среди них есть куда умнее тебя, что там студенты и проштрафившиеся аспиранты, любому можешь гаркнуть: «Молчать!» – и все дискуссии будут окончены в твою пользу. А еще плюнешь на пол и заставишь драить его снова и снова, чтобы не был слишком умным, армия этого не любит.
Потому от армии, как от паразитирующих образований на теле общества, начинают избавляться все решительнее, передавая функции защиты недремлющей технике. И если уж армия все еще необходима, то нужно много техники и мало людей, которые умеют ею управлять…
Я работал и слушал краем уха, как вдруг вспыхнул мягким светом экран, появилось возбужденное лицо Кириченко.
– Шеф, – сказал он быстро, – вруби новостной канал!
Я взмахнул рукой и повернул кисть, появилось изображение бурного потока воды, плывет мусор, тащит садовую скамейку, сорванную калитку палисадника…
– Что? – спросил я, – опять наводнение в Германии?
– Цунами, – сказал он. – Цунами, шеф. Пусть небольшое, но… именно в том месте, что ты указал!
Подземный толчок случился на глубине в сорок километров под морским дном, довольно мощная волна цунами катила довольно долго, постепенно теряя силу, а на берег обрушилась уже не больше, чем при сильном шторме.