Растяпа. Экспансия
Шрифт:
– Да все это я знаю: дело не в том, что и как произвести, а кому и как продать – вот в чем вопрос времени. Депрессия началась…
– Нет, но как хотите, шевеление все же присутствует – к примеру, «Злак» у нас процветает, и «Агроснаб», и санаторий «Урал», и ЧРУ на плаву…
– И все? А сколько закрылось, ты не считал? Порасхватали в приватизацию предприятия твои, ни на что не годные, партайгеноссе, разорили и бросили.
– Да, но а те, кто дружит с головой, сейчас в фаворе. Я вон смотрю: весь Челябинск пестрит новыми именами – Голованов, Никитин, Видгоф…
– Конечно, есть деловые люди. Но сколько времени даром упущено. А время – деньги,
– Какое время? Мы живы-здоровы и, слава Богу. Будем работать – на жизнь заработаем. За Западом не угнаться? А зачем нам гоняться? Лично я не люблю тараканьих бегов. У них своя жизнь, у нас своя. Они по правилам живут, а мы по сердцу…
Сегодня Чернов не похож на себя – ни хуже, ни лучше, но не похож на обычного, делового. Но мне кажется теперь, что и весь окружающий мир изменился. Я как бы очнулся – смотрю и многое не узнаю из бывшего. Особенно в большом городе все быстро меняется. По моему убеждению, самая лучшая жизнь теперь была деревенская. Возвращаясь из своих вояжей, я был рад, что у меня есть свой дом и мама в нем. Он был не только местом жизни – то есть сосредоточием радостей, страданий, труда и отдыха – но и противоядием испорченности, которой захлестнула город западная культура. Жизнь свою в поселке нашем (в административном официозе звучит, как сельское поселение) принимал с удовольствием и осознанием своей пользы.
Чернов тоже считал себя сельским жителем. Но для меня деревня прежде всего – поприще для труда, для него же – место отдыха, где можно жить, ничего не делая. Кроме того, и отношение к людям у нас разнилось. Виктор Анатольевич считал, что знает и любит простой русский народ. Он умел беседовать с мужиками, не притворяясь и не ломаясь перед ними. Для меня простой русский народ – не обобщенное понятие, а конкретные люди – соседи, участники труда, когда я их нанимал для такелажных работ, и когда они меня подводили, выпросив аванс и напившись. Короче, я не млел в восхищенье от силы, кротости, справедливости этих людей, а чаще негодовал от их беспечности, неряшливости, пьянства, лжи…
На вопрос: люблю ли я русский народ, даже не знаю, что ответить. Ну, может быть так – для беззаветной любви я слишком хорошо его знаю. А можно и так – я люблю самого себя, но я же русский человек, значит, я люблю русский народ. Ну, а как добрый человек, я вообще люблю всех людей на планете.
Стало быть вопрос этот не уместен – люблю ли я русский народ? Как же я его могу не любить, если я и есть русский народ. Мне нечем себя противопоставить ему.
Знаю ли я людей лучше Чернова? Постоянно наблюдая и узнавая всякого рода новых соотечественников, пытаюсь понять их и объяснить – как живут, чем живут, что от них можно ждать? Порой, замечая в них новые черты или поступки, изменял об уже известных мне прежнее суждение и составлял новое.
Чернов напротив – оценивал людей с точки зрения личной полезности и мог беззастенчивого хапугу поставить выше порядочной бестолочи. В его методическом уме ясно сложились критерии выбора – в город рвутся беззастенчивые искатели наживы, в селе остаются стыдливые и порядочные. Он любил русского мужика, сидя у себя в кабинете.
В жаркие споры мы не пускались, но разногласия по теме существовали. Причем, у Чернова в этом вопросе сформировалось четкое суждение. Я же часто попадался на противоречиях самому себе.
Для Виктора Анатольевича я, наверное, представлялся славным малым с определенным запасом порядочности, но с умом хотя и довольно ясным, но не далеким и не практичным. Со снисходительностью старшего брата он иногда брался объяснять мне значение вещей, в которых я разбирался лучше его, но не находил удовольствия спорить с ним. Как можно объяснить человеку основы мироздания, если он только что-то читал и не думал об этом?
Я смотрел на Генерального директора ООО «Сантехлит», как на человека практического ума, больших организаторских и выдающихся коммерческих способностей. Но в глубине души считал его особью средней грамотности и узкой направленности, неспособной к душевному росту. И кстати, чем ближе я узнавал его, тем более замечал в нем зависимость от животной похоти. Именно похоти, а не желания любить. Хотя в его окружении, да и он сам, меньше всего говорили о женщинах.
Ну и поскольку Чернов для меня был непростым собеседником, а деловым и даже порой работодателем, мне было просто неловко пускаться с ним в споры. Потому что победи я в нем, встречный ехидный вопрос напрашивался сам собой – если ты такой умный, то почему бедный? И не поспоришь…
М-да… Но Чернов в тот день был не похож на себя. Может, дождь за окном тому причина?
– А знаешь, я о тебе думал, – сказал Виктор Анатольевич. – Ты ведь бывший райкомовский деятель и газетчик… всему району наверняка известен. К тому же неглупый малый. Может, тебе лучше заняться политикой, а не коммерцией? Если порядочные люди будут уклоняться от власти, кто же тогда в ней останется? Бог знает кто. А я бы помог деньгами на выборах, если потребуются.
– Ты Клипу знаешь? Никогда и нигде не встречал? Жаль… – тихо и неохотно ответил я. – В 96-м году он зарубился в выборы на Главу района, а я был в его команде. Мы проиграли гонку, хотя по популярности в народе Сергей Борисович на голову меня выше. Так что не пойдут впрок ваши деньги.
– Я, признаться, не понимаю – в чем здесь сложность? Вложил средства, сделал пиар-кампанию и садись в любое кресло.
– У Генерального директора санатория «Урал» Селянина Алексея Борисовича и деньги были, и желание – все равно проиграл. Тут другие силы включаются…
– Проиграл и скис, а где же твое самолюбие?
– Проиграл не свои выборы и не скис, – сказал, задетый за живое словами Чернова. – Я так понимаю вхождение во власть – к тебе приходят люди и долго упрашивают: ну стань во главе нас, ты нам нужен. Знаете, как меня уговаривали перейти из газеты в райком – не с первого захода сломали. А ходить и просить, как та баба на сцене: «Ну, возьмите меня» – не мое это.
– Ну ты и тип! – воскликнул хозяин кабинета, тоже задетый за живое. – Да никогда народ ни к кому не пойдет – всегда кандидаты ходят в народ. Ведь его надо убедить, что у тебя кроме желания править людьми имеются и способности.
– Обладание властью, если вам хочется это знать, не считаю чрезвычайно важным делом – не забирает оно меня.
– Но, послушай, – нахмурив свое красивое умное лицо, сказал Чернов, – однако есть границы всему. Это очень хорошо быть чудаком и искренним человеком, не любя фальши. Но нельзя же народ, который ты любишь, отдавать проходимцам. Если у тебя есть надежды, обязательно надо бороться за власть.
И Виктор Анатольевич стал развивать такую мысль – если я глуп настолько, что не знаю как распорядиться властью, то у меня есть он, который и деньги на выборы даст, и будет советовать как поступать после победы. А я почувствовал, что мне остается только покориться наезду Чернова и надеяться, что до следующих выборов Главы Увельского района его желание побороться за этот пост иссякнет само.