Рай для закалённых
Шрифт:
Спина болела немилосердно. Впервые после операции ощутив эту даже не ноющую, а воющую и скрежещущую, боль, пока никого не было рядом, я быстро, чтобы не дать себе задуматься, вспомнила состояние сознания, при котором боль отступала, и это сработало почти мгновенно. Держаться в таком состоянии долго было не очень удобно - отказывало периферическое зрение и немели пальцы, но приспособиться к этому в перспективе вполне возможно. Да и главное - боли нет...
Боли нет - это первая мысль. Вторая: я снова смогу поговорить с Президентом? Так, чтобы он ответил на любой мой вопрос? Я уже собралась мысленно к нему обратиться, но вдруг почувствовала острый
Вряд ли о будет откровенничать со мной в трезвом уме и твердой памяти.
Повторить опыт ночью не удалось: мне вводили обезболивающее, не спрашивая разрешения.
Микаэль умел быть милым. Когда он приходил, я заставляла себя вежливо улыбаться, и он делал вид, что не замечает натянутость этой улыбки. Он рассказывал, с кем познакомился в больничных коридорах, и однажды привел трехлетнюю девочку, дочку только что прооперированной иностранки, с которой нянчились все по очереди. Взрослый мужчина с маленьким ребенком на руках выглядел очень трогательно... Микаэль помогал мне вставать с кровати, а первые три дня после операции вообще поднимал на руки и осторожно ставил на пол, пока шов на зажил настолько, чтобы позволить мне подниматься самостоятельно. Самостоятельные подъемы, впрочем, давались очень тяжело, отнимая уйму сил, мобилизуя всю изобретательность, и в это время Микаэль поступал единственно правильным образом - он ничего не делал. Не помогал и не советовал, позволяя справиться самой. Когда мы гуляли по внутреннему двору больницы, он всего лишь был рядом, готовый в любой момент подставить руку.
Через неделю после операции меня отпустили. Приехал Кастор, чтобы подписать какие-то документы. Натэлла попросила быть на связи и каждый день рассказывать ей о "поведении" спины. Заведующий отделением передал через нее просьбу оставить поделки из кристалл-геля в качестве украшения и, кроме того, он хотел бы показать кому-то из Строительной корпорации, каким должен быть новый корпус больницы. Этим он жутко мне польстил, и я согласилась (тем более, что вовсе не собиралась куда-то их тащить).
Микаэль и Кастор, как обычно, молча посовещались, и на базу меня повез Микаэль.
– Ты ведь не спешишь?
– спросил он, пристегивая ремни нового ортопедического пассажирского сиденья к своему мотоциклу.
– Спешу, - удивилась я. А кто бы не спешил вернуться к нормальной жизни?
Но Микаэль, похоже, не ожидал такого ответа и даже застыл на мгновение.
– Почему? Там на сегодня намечено какое-то мероприятие?
Ни о чем таком ни Вероника, ни Джеппо с Аланом, пару раз в сутки сообщавшие мне новости, не говорили, но в период практики важен каждый день: кого-нибудь в любой момент может посетить гениальная идея, которая перевернет весь проект, и я хочу присутствовать при этом.
– Не намечено. Я боюсь пропустить то, что случится внезапно.
Микаэль посмотрел на меня, нахмурив лоб - старался понять. И понял.
– Ну и работа у вас.
– Это самое лучшее в нашей работе.
– Угу. Удовольствие от идеи. Но хотя бы два часа мне подаришь?
Возникшую было досаду вытеснила совесть: человеку, который заменил нормальное сиденье своего мотоцикла ортопедическим, не следует отказывать по мелочам.
– Конечно. Куда мы поедем?
Микаэль облегченно улыбнулся и, подняв, как ребенка, усадил меня в мотоцикл.
– В ресторан. Надо отпраздновать твое чудесное выздоровление.
Свидание. Ну конечно, мы же вроде как пара. Никогда раньше у меня не было свиданий в ресторанах - наверное, потому, что предполагалось взаимное удовольствие от общения. Микаэль, похоже, считает, что на свидании с ним я могу получить удовольствие только от еды. Или от музыки...
Ресторан оказался в небольшом городке в часе езды от Медик-парка. Этот час нелегко мне дался: оказалось, что дольше десяти минут одного и того же положения моя спина не выдерживает. Мышцы ныли, и, чтобы снять с них нагрузку, мне в конце концов пришлось улечься на спину Микаэля. Сидеть за столиком, где тяжесть тела перенеслась на локти, оказалось гораздо удобнее.
Столик был накрыт. Микаэль избавил меня от выбора. Едва устроившись, я занялась содержимым салатника - а чем же еще? Натянутость навязанных встреч была мне ненавистна со времен Сергея, и если у мужчины хватило такта представить моему вниманию что-то кроме собственной персоны, это нужно принять.
Где-то между горячим и десертом Микаэль вдруг коснулся моей руки: соединил кончики моих пальцев с кончиками своих встык, а не накрыл, как во время операции, ладонью.
– Посмотри на меня, - с необычными глубокими нотами, тихо произнес он.
– Я твой мужчина. Делай со мной, что хочешь.
Я остановила взгляд на его ногтях, чувствуя, как он ждет, чтобы я посмотрела ему в глаза. Там, в этом блестящем зеленом тумане, жила сила бури, готовая вновь подхватить и унести с бешеной скоростью вдаль... Не хочу я туда. Спокойное ночное небо в глазах Игоря мне роднее и желаннее - там сила мечты, а не скорости, там то, чего мне остро не хватает.
– Красиво, - признала я.
– Но я ничего не хочу с тобой делать.
Любой из парней, с которыми у меня были свидания, обиделся бы на такие слова, и не смог бы это скрыть. Мне было интересно, как выглядит обида Микаэля.
– Солнышко, - с бесконечной нежностью вдруг произнес он.
– Какая же ты терпеливая. Я ужасно тебе надоел, но ты не позволяешь себе агрессию даже в форме ехидства, ты не доверяешь мне, но не боишься обидеть. Ты идеальна.
Непробиваем. Безупречен. Но не Игорь...
Внезапный спазм сдавил горло, а глаза изнутри обожгли слезы. Я заставила себя глубоко вдохнуть, чтобы преодолеть и то, и другое. А потом - посмотреть на Микаэля.
Он очень тепло улыбался, и в его глазах не было обиды. Он в самом деле мной гордился.
– Ты надеешься его вернуть?
– так же улыбаясь, спросил он.
Меня словно током ударило. Диссонанс: разве можно гордиться девушкой, которая надеется вернуть парня?! Уж не подталкивает ли он меня к нужному ответу? Такой прием: повысить размазне самооценку, а затем предложить нечто для нее естественное, но с высокой самооценкой несовместимое?
– Психокоррекция?
– стараясь не переходить в ехидство, спросила я.
Я и без Микаэля не собиралась возвращать Игоря. Он оказался слабаком, а я с детства знала, что слабаки не заслуживают ничего, кроме жалости, да и ее - совсем чуть-чуть. И папа, и Саша всегда были уверены, что слабый может стать сильным, если только захочет принять ответственность за свою силу, и я им верила, поэтому сдавшийся Игорь как мужчина перестал для меня существовать.