Рай в шалаше
Шрифт:
— Нет, нет, я больше не буду, — покачала головой Таня, и все снова поплыло, закачалось у нее перед глазами.
— Кстати, самого Сальери моя постановка вопроса ужасно бы насмешила. Ты не находишь? Ну хорошо, бог с ними, со всеми Сальери на свете. «Не обращайте вниманья, маэстро», как поет твой любимый Окуджава.
— Знаешь, что о нас сказали за соседним столиком? Он ей в любви объясняется, а она не понимает. Видишь, с какой страстью ты выкладываешь свои гипотезы.
— Кто сделал столь ценное наблюдение? Эти ребята? Студенты, наверное, — проницательные молодые люди! Спасибо тебе, Танечка!
— За что?
— За все, за этот вечер, за то, что так чудно выглядишь, не торопишься, а то вечно смотришь на часы, и вся радость пропадает.
Таня промолчала: не стоило говорить Косте, что она давно
Музыканты заиграли что-то тихое, печальное, танцующие пары кружились медленно и благообразно, и Тане вспомнилось, как они с Денисовым несколько лет назад жили под Ленинградом. Стояла поздняя осень, было холодно, но еще не топили, ресторан гостиницы оказался самым теплым местом на побережье, они ходили туда каждый вечер погреться и каждый вечер танцевали. Трое унылых пожилых скрипачей исполняли одни и те же мелодии, подыгрывая дебелой, густо накрашенной певице в народном сарафане и огромном лохматом парике. Унылые музыканты вначале мрачно посматривали в зал, потом, постепенно, начинали хмуро посмеиваться, могучая певица в такт своим песням с неожиданной легкостью кружила большое, нескладное тело, подвыпившие иностранцы, глядя на нее, восхищенно хлопали в ладоши. В один из вечеров Денисовы и увидели ту, вспомнившуюся сейчас Тане пару. Оба были немолодые уже люди, но столько робости и боязни вспугнуть минуту читалось в лице женщины, которую ловко кружил невысокого роста мужчина с сосредоточенно-незначительным лицом, что Денисовы, не сговариваясь, обратили на эту пару внимание. Познакомились они, видно, недавно и, чтобы закрепить курортное знакомство, пришли в ресторан, на их столике стояла бутылка шампанского, коньяк, много икры... денег по случаю знакомства мужчина не жалел. Когда Таня с Денисовым, танцуя, сталкивались с ними, женщины улыбались друг другу. Таня заметила, что рука, лежавшая на плече ее спутника, была большая, натруженная, со свежим, не сливавшимся с этой рукой маникюром, и прическа ее, свежая химическая завивка, тоже жила отдельно, но к концу вечера все в этой женщине слилось и соединилось — светло и радостно. И на его лице тоже появилось несмелое удовольствие... Денисовы встречали эту пару много раз — на берегу моря, в магазинчиках, на аллеях. Она шла плавно и гибко, серый плащ ловко обхватывал полное, удоволенное тело, Тане она улыбалась смущенно и радостно, «я вижу, ты меня не осуждаешь, — говорил Тане ее взгляд, — не осуждай, ну пожалуйста, мне так хорошо!». Где-то далеко, вдали от Финского залива, остались у них семьи, дети, служба, нелегкий быт, а тут шумело море, сосны и манил близостью царственный город на Неве... «Дама с собачкой», — кивнул на них Тане Денисов, кивнул сострадательно, на себя непохоже. Оба взглянули на ее спутника — тот заметно потускнел, на лице его был написан отъезд, мысли о деньгах, которые уже истрачены или близятся к концу, нездешние заботы уже одолевали его, а она все также доверчиво прижималась к его руке... Самым сильным воспоминанием от той поездки осталось не море и не сиреневые закаты в черных камнях, а лицо той женщины, нежное, начинавшее увядать, преображенное светом благодарности за нечаянную и, быть может, последнюю радость...
— Знаешь, Танечка, ты о чем-то задумалась под музыку, а мне вспомнился один старый индийский фильм, ты его не видела, ты совсем маленькая тогда была, ты не помнишь, в те годы все эти восточные ленты казались нам чем-то новым и удивительным. — Костя явно хотел ее развлечь. — Нам был непонятен тот язык чувств, который на языке европейцев называется мелодрамой. А на языке народов Востока это любовь и горе. «И вот опять любовь и горе».
— Там не так сказано, — обрадовалась его ошибке Таня, он так редко ошибался! — «И вот опять восторг и горе».
— Все одно, неважно, я не к тому. Так слушай, в этом фильме действовали две героини — злодейка и добропорядочная учительница. И был момент, когда негодяй подходил
— Ты как моя мама, любишь пересказывать фильмы.
— О нет, Танечка, ты никак не привыкнешь, что зря я никогда ничего не упоминаю, майя — это не имя, майя — метафора. На языке индийской философии это означает иллюзии. Понимаешь? В этот момент я, мальчик тогда совсем, задумался над тем, что такое иллюзии, какая женщина подходит мужчине — ангел или злая ведьма. Как догадывается человек, какая женщина ему нужна, и, если догадывается, что за этим следует? Счастлив ли бывает человек от своего знания? Средний фильм и очень тонкая мысль, не правда ли?
— Костя, а может мужчина угадать свою женщину?
Он помолчал.
— Задай вопрос полегче. Во всех вас заключена иллюзия, попробуй тут угадай. Все вы краситесь, мажетесь, играете голосом, играете телом. Лицедейство — ваш удел.
— Это ты и про меня тоже?
— Нет-нет, в тебе этого как раз мало, и не знаю, к добру ли это. Сиди тихо, дай договорить. Что в вас иллюзия — вот вопрос. Как-то я сказал одной женщине, старый ленинградский роман, я тебе рассказывал, что слезы в женщине, наверное, подлинное. «У меня лично слезы бывают двух родов, — ответила она, — искренние и сдержанные. Вторые, когда я накрашена. Я думаю, сдержанные люди — накрашенные, только изнутри, и если они заплачут, вся их внутренняя краска сползет».
— Талантливая женщина.
— К сожалению, нет, — вздохнул Костя, — это единственное толковое из серии ее высказываний.
— Был у тебя с ней роман, зачем вспоминать ее плохо?
— Ты права, Танечка, но это редко кто из мужчин умеет, ты не заметила? Мы сами рвем, а потом не любим, когда брошенная женщина нас забывает, нам хочется, чтобы все тянулось, чтобы нас продолжали любить и из-за нас мучиться, — пожалуй, это самая опасная из мужских иллюзий. Ты согласна? А что касается женщин, то с вами просто. Я думаю, существует всего два рода женщин. Одни иллюзорны тем, чем они обольщают — длинные ноги, нежная кожа, уверенная лень шагов... кстати, это не самые страшные женщины. Опасны другие, те, кто милы, просты и обаятельны: не нежная кожа, нежная как будто бы душа. И это не иллюзия, иллюзия в том, что все это — для тебя, что тебе это родственно, то есть что за всем этим стоит подлинное взаимоотношение душ. А этого-то как раз и нет. Есть эрзац. Она даже может стараться быть милой и обаятельной, может считать, что у вас любовь, но ведь любовь, мера ее накала, наполненности, так сказать, я имею в виду, — дело двоих, одному ее не потянуть. И тогда все. Пустота, и можно задохнуться, особенно если эта милая женщина тебе жена.
Таня слушала, и у нее отчего-то стремительно портилось настроение. Отчего? Наверное, оттого, что не было легкости, радости, веселости в его разговоре. Костя совсем не умел молчать в ее присутствии, легко молчать, и жизнь превращалась в скрипучий гриб, от судьбы пахло сыростью, дождем, мокрым еловым бором, запахом страха никогда не выйти на свет, на солнце, пугавшим Таню с детства, с далеких времен, с пионерского лагеря. Там, в лесу, росли такие ели, там впервые посетил Таню этот страх... Она поглядела на Костю, лоб его снова стал нескромно высок.
— «Майя нам нужна, майя!» — повторил он. — В том-то все и дело. Страшное заклинание, правда? Мираж, который ведет все дальше и дальше. Что ты смотришь на меня, милая? Нет тебе от меня покоя! Заговорил я тебя, да? Ну вот, нахмурилась, я тебя чем-то обидел? Неловкий дурак, не умею с тобой разговаривать, — с досадой проговорил Костя.
— Почему? Ты искренен, это уже немало. — Запах бора исчез, да и как он мог почудиться ей в шумном, душном ресторане? — Давай собираться домой, пора, поздно уже.
— О разрушительница иллюзий! Сразу, с места в карьер! Без подготовки! Посмотри на меня ласково.
— Костя, меня дома ждут, это факт, лишенный иллюзий, — сказала Таня невесело. — Пойдем же, расплачивайся и пойдем.
— Не можешь удержаться, чтобы все в конце концов не испортить, — с досадой ответил Костя.
— Меня муж ждет, можешь ты это понять? — обижать его было легко, но Таня чувствовала, еще минута, и она заплачет.
— Я не знаю, что такое муж, прости, давно не был мужем, но широко известно, что муж это нечто вроде завтрака, который почему-то разогревают ближе к ночи.