Райское Местечко

Ардин Михаил

На самой Альбине постоянно работали два селфера. Я немедленно, как только осознал ситуацию, связался с ними. Но они в это время сопровождали экспедиции непосредственно на поверхности планеты и оставить там без страховки десятки людей не имели права. Чтобы вернуть экспедиции в центральный лагерь, в приемлемый уровень безопасности, требовались часы, которых у последнего живого на «Альбине-3» скорее всего не было.

Я не мог ни уничтожить станцию с живым человеком, ни выполнить «Инструкцию…», рискуя жизнью членов моего экипажа, отправляя разведгруппу почти на верную мучительную смерть. А сигнал «ЖИВ» не умолкал.

Я мог рискнуть только своей жизнью.

Главная проблема была в возвращении на корабль. Учитывая

невероятную живучесть и приспособляемость супервирусов Альбины, что лишний раз подтвердила гибель персонала станции, было ясно, что при возвращении на корабль мне и выжившему человеку со станции, если получится его спасти, ограничиться стандартными процедурами стерилизации невозможно. Мы полагали, что человек на станции выжил только потому, что в момент, когда вирус вырвался на свободу, он был по какой-то причине облачен в скафандр высшей защиты. Никакого другого варианта возможности уцелеть на зараженной станции мы вообразить не сумели.

Все оставшееся время подлета к Альбине мы с офицерами «Джо» пытались придумать такой способ стерилизации скафандров, который был бы надежнее всех способов, применявшихся до сих пор. В итоге я лично отрегулировал на минимально возможный уровень мощности один из детонационных реактивных двигателей «Джо». В камере этого двигателя человек в скафандре мог продержаться, по расчетам, секунд тридцать. Этого должно было хватить для надежной стерилизации. Регенерационные камеры, конечно, тоже были наготове.

Когда «Джо» подошел к «Альбине-3», я передал командование своему старпому, Елене Гольдберг. Мне помогли надеть скафандр, и я в шлюпке отправился к станции.

К счастью, вся автоматика станции была совершенно исправна, и я без проблем попал внутрь. В момент трагедии, как потом выяснилось, на станции находилось четыре тысячи триста восемнадцать человек. Умирали они тяжело, но, видимо, достаточно быстро. Многих агония застала непосредственно на рабочих местах, ведь они готовились принять грузы с моего корабля, все знали, что «Джо» уже в системе. Но большинство успели выбраться в коридоры, видимо, надеясь найти там помощь, и умирали уже там.

Я шел по коридорам, которые казались мне бесконечными, обходя трупы, перешагивая через еще совсем недавно живых людей, которые теперь представляли собой всего лишь биомассу для недолгого пиршества чужой агрессивной жизни. Я не мог себе позволить отвлекаться на эмоции, тратить время на тех, кому нельзя было уже ничем помочь. Я спешил найти того, кто был еще жив.

Как позже выяснилось, очередная экспедиция с поверхности Альбины прошла все процедуры стерилизации и люди, как положено, провели в карантинных блоках стандартные две недели, после чего, совершенно здоровые, как все в этом были убеждены, вышли во внутренние помещения станции. Судя по всему, кто-то из них в этот раз «прихватил» с собой с поверхности Альбины особо устойчивый к стерилизации кристаллизованный вирус, который в карантине «проснулся», попал в человеческий организм, «освоился» там и, чрезвычайно быстро мутировав, начал взрывообразно размножаться через два дня после того, как человек покинул карантин.

Когда у первого носителя нового вида вируса появился на коже крошечный пузырек, наполненный мутной жидкостью, «Джо» как раз вошел в систему.

В это время Стефан Валенски, один из известных биологов, уже четвертый год работавший на станции, в герметичном блоке заканчивал консервацию очередной партии биообразцов, и камера глубокой заморозки была уже готова к ее принятию. И тут по внутренней сети ему позвонил его молодой коллега, Саша Смирнов, и, поскольку «Джо» был уже на подходе, пригласил пойти пообедать пораньше, чтобы потом спокойно заниматься приемкой заказанного оборудования. В процессе разговора Стефан увидел, как у Саши на лбу возник прозрачный пузырек и тут же лопнул. Валенски сумел мгновенно понять, что это означает. Он переключился

на рубку. Там находились два связиста. Они корчились в судорогах на полу, а кожа на их лицах и руках уже пузырилась и «вскипала». Они не реагировали ни на его призывы, ни на вызовы с «Джо». Но Валенски заметил, что у одного из них височный процессор был все еще подключен к аппаратуре рубки. Стефан через свой процессор вошел в коммуникационную систему станции и соединился с каналом, к которому был подключен связист. Стефану пришлось практически слить свое сознание с сознанием агонизирующего, полуразрушенного мозга и заставить умирающего человека приподняться и задеть рукой один из красных тумблеров аппаратуры. Это судорожное движение включило сигнал «ВО», который и предупредил наш корабль.

Стефан был очень хорошим биологом и опытным космофлотчиком. Он чрезвычайно быстро и, как оказалось, совершенно правильно оценил ситуацию и просчитал все варианты развития событий. В самом плохом варианте погибали все люди на станции, включая его самого, весь экипаж «Джо» и, возможно, какая-то часть человечества. В хорошем варианте, если бы экипаж «Джо» разобрался в ситуации, станция со всеми без исключения людьми, живыми и мертвыми, должна была бы быть уничтожена. Существовал еще почти невероятный вариант, что его и других выживших, если они еще есть, сумеют спасти.

Стефан был мужественным и трезвым человеком. Он решил, что имеет смысл не просто надеяться на невероятный вариант фантастической удачи, а попытаться повысить свои шансы выжить и постараться максимально облегчить задачу спасателям, если будет проводиться операция по спасению.

Ситуация на станции была парадоксальной: самое, как считалось, опасное место, консервационный блок, в котором находился Стефан, оказалось сейчас самым безопасным. Заражена была вся станция, а он был надежно изолирован глубоко внутри смертельно опасной зоны.

Стефан понимал, что выходить из герметичного блока в обычном биоскафандре нельзя. Этот скафандр был рассчитан на стандартные процедуры стерилизации, которые в данном случае оказались недостаточными. Он прекрасно понимал, что единственный абсолютно надежный способ стерилизации – высокотемпературное пламя – биоскафандр выдержать не мог.

Тут его взгляд упал на готовую к приему образцов криогенную камеру. Она явно лучше биоскафандра была способна какое-то время держать температуру в тысячи градусов. Но она была невелика. Один человек мог бы с трудом втиснуться туда. Но воздуха в объеме камеры было слишком мало, чтобы человек продержался в течение времени, необходимого для того, чтобы вынести камеру со станции, доставить на «Джо» и обработать. За это время мозг, лишенный кислорода, погибнет, и никакая регенерационная камера уже не поможет. Кислородные баллоны от биоскафандра были слишком велики, и человек с ними в криокамеру не помещался. Стефану надо было придумать, как выжить без кислорода примерно полчаса.

Валенски очень хорошо знал, что все организмы Альбины, а также некоторые земные насекомые и даже один вид земных лягушек – американская лесная – способны совершенно безболезненно переносить глубокую длительную заморозку, именно этими вопросами он занимался много лет. Однако человек – не лягушка.

Собственно, одна из проблем, ради решения которых работали, рисковали жизнью и умирали на Альбине люди, была задача создания технологии криогенного анабиоза, и эта задача для человека пока что решена не была. Вода, находящаяся в клетках человеческого организма, при низких температурах кристаллизуется, и образующиеся острые мини-кристаллы разрушают структуру клеток. Организмы Альбины, как и отдельные организмы Земли, постоянно или сезонно накапливают в клетках вещества, чаще всего сахароподобные, которые при замерзании предотвращают образование водных кристалликов и разрушение клеток. Для человека такие вещества подобрать пока не удавалось.