Разбитое сердце Матильды Кшесинской
Шрифт:
– Бр-р! – передернулся Ники. – Целоваться с чернозубой! Какой кошмар!
– Вот и не делайте этого, ваше высочество! – проникновенно произнес доктор Рамбах и откланялся.
– Однако какой же ты брезгливый, кузен, – усмехнулся Джорджи, когда дверь за доктором закрылась. – Чернозубые шлюхи ему, видите ли, не нравятся! А как же требуемый exotiques?! И трусишка ты, вида крови боишься! Небось в обморок готов был упасть, когда кололи!
– Трусость тут совершенно ни при чем, – сказал Ники обиженно. – Просто мне противно видеть кровь, вот и все.
– Любую? – лукаво спросил Джорджи.
– В каком смысле? – недоумевающе уставился на него Ники.
– Да в обыкновенном. Одно дело – кровь мужская, пролитая, так сказать, на поле брани. Или, к примеру, под руками татуировщика. И совсем другое – женская…
– Как это, женская? – спросил Ники, чувствуя, что ужасно краснеет. – А что, у женщин кровь отличается от мужской?
– Ну ладно, не женская, – покладисто согласился Джорджи. – Девичья. Девственная. Понимаешь, о чем я?
Ники ощутил, что к горлу его снова подкатила тошнота. Отвернулся и с пристальным вниманием принялся разглядывать татуировку. Кожу чуть пощипывало, но боли не было.
– Или ты еще не спал с девушками? – удивился Джорджи.
– А ты, что ли, спал? – недоверчиво огрызнулся Ники.
– Конечно, – гордо кивнул его кузен. – И ты знаешь, не могу понять, почему мужчины так гоняются за этой дурацкой девственностью. Нет, ну само собой: жена, первая брачная ночь, кровь на простыне и все такое – но ведь очень многие просто помешаны на девственницах! А меня, честно скажу, чуть не стошнило, когда я увидел, что испачкан кровью. Довольно противно, поверь. Нецивилизованно. Один раз вгорячах это как-то сошло, особо присматриваться было некогда, да и темно было, а во второй раз меня чуть не вырвало. Так что с девственницами я больше не вожусь. И еще: терпеть не могу неопытных девочек, которых всему надо учить. Нет, конечно, жена должна быть невинна и неопытна, с этим никто не спорит, – оговорился Джорджи, – но любовница… Она должна знать что-то такое, что неизвестно мне, понимаешь?
Ники слушал, чуть ли не рот приоткрыв от внимания. Каждое слово Джорджи стало для него откровением!
«Дурак я дурак, почему я не подумал об этом раньше!» – билась в голове мысль.
Вдруг он вскочил.
– Сегодня какой день?
– Вторник, а что?
– Завтра среда! Завтра чуть свет отправляется фельдъегерь с почтой! Хорошо, что я спохватился! Мне надо срочно написать письмо. Иди теперь, Джорджи! Я буду писать!
– Да что это тебя разобрало? – изумился кузен. – Завтра и напишешь.
– Нет, мне надо сейчас, мне надо сосредоточиться… – пробормотал Ники, глядя отсутствующими глазами. – Иди, Джорджи, миленький, ну иди…
Джорджи недоумевающе пожал плечами и вышел вон из каюты наследника.
– Девочки, куда это вы собрались? – удивился Феликс Иванович, когда дверь в кабинет открылась и на пороге вдруг появились Юлия и Маля, уже в шляпах и длинных пальто почти до пят.
– За нами прислали от Рысаковых, – сказала Юлия с улыбкой. – Мы совсем забыли предупредить, что у них маленький домашний праздник. Так, ничего особенного, в своем кругу. Шарады, легкий ужин, музицирование…
– Ну, поезжайте, – благосклонно кивнул отец. – Доброго пути. Не забудьте проститься с маман.
– Конечно, конечно, – закивали дочери, расцеловали отца и перешли в библиотеку, любимое место вечернего отдыха матери.
Последовало то же объяснение насчет Рысаковых, нежные поцелуи и просьба не задерживаться допоздна, а по возвращении непременно зайти проститься – и вот наконец сестры с небрежно-серьезным видом спустились по лестнице к подъезду.
Неподалеку стояла небольшая двухместная карета, к которой девушки поспешили со всех ног, переглядываясь на ходу, но все еще храня серьезность. И только когда возница соскочил с козел и распахнул перед ними дверцу, они дали волю смеху.
Возница помог сесть хохочущей Мале, а Юлию вдруг сжал в объятиях и принялся целовать.
Маля обернулась, увидела это – и возмущенно вскричала:
– Какой конфуз! Барон, вы с ума сошли! А вдруг маман или папа вздумают посмотреть в окошко? Юлия Кшесинская целуется с извозчиком! Да мыслимо ли такое!
– Уже поздно, – томно проговорила Юлия, кладя голову на плечо извозчика, вернее, своего любовника барона Зедделера. – Если они что-то могли увидеть, то уже увидели. А ты, Малечка, не подглядывай. Тебе просто завидно, что целуюсь, а я нет.
И тут же покаянно ахнула, увидав, как погрустнела сестра:
– Прости, прости меня, я злая! Прости, Малечка!
– Ничего, – со вздохом сказала Маля, – ты же не виновата, что он меня бросил, уехал, что я вынуждена тут прозябать в одиночестве…
– Да ты прекрасно знаешь, что тебе стоит только слово сказать, – возразила Юлия, оторвавшись наконец от Зедделера и усаживаясь рядом с сестрой, – и самые авантажные кавалеры будут у твоих ног. И даже говорить ничего не надо – только посмотри поласковей.
– Осмелюсь добавить, – повернулся к ним Зедделер, разбирая вожжи, – что великий князь Сергей Михайлович по одному мановению твоих ресниц сделается твоим верным рабом.
– Да и мановения никакого не надо, – усмехнулась Юлия. – Он и так ее раб, причем уже давно. Верно, Малечка? Да только ей это ни к чему. Она ждет Ники…
– И буду ждать! – упрямо сказала сестра. – Вот когда он вернется и я пойму, что совершенно ему не нужна, тогда смогу с чистой совестью посмотреть в другую сторону.
– Моя верная маленькая Маля, – ласково сказала Юлия, – ты совершенно права. Но все же нужно иногда позволять себе небольшие радости жизни.
– А я что сейчас делаю? – усмехнулась Маля. – Кстати, куда мы едем?
– На урок итальянской техники к Чекетти, – серьезно сказал Зедделер, и сестры расхохотались.
Они прекрасно понимали, что их ждет кафе-шантан, или оперетка, или цыганский хор, или просто ресторанчик, или небольшой бал, где непременно окажутся в большом количестве приятнейшие кавалеры, а в их числе непременнейше – великий князь Сергей Михайлович, который появлялся в поле Малиного зрения ежедневно или на таких внезапных вечеринках, или приходил в театр, когда она танцевала, или просто останавливал карету около ее дома и сидел в ней, ожидая, когда девушка выйдет из дому.