Разбитое сердце Матильды Кшесинской
Шрифт:
Сергей Михайлович ничего не говорил о своей любви, но это было видно невооруженным глазом. Одна только Маля ничего не замечала – вернее, не хотела замечать. Она знала, что если даст себе волю, то непременно влюбится в Сергея. Невозможно было не ответить на эту откровенную, безрассудную страсть. Но всей душой она принадлежала другому. И хоть велика была ее досада на Ники, который уехал так внезапно, покинул ее в ту минуту, когда она жаждала ему принадлежать, Матильда все же не могла проститься с мечтой о нем и считала необходимым хранить ему верность. Она старалась даже не думать о том, чего в этом решении было больше: любви к Ники с его странными то серыми, то голубыми, то зеленоватыми глазами и нежной улыбкой или любви к наследнику престола, который удостоил ее своим вниманием, которое тешит ее тщеславие и сулит в будущем еще большие утехи.
Если он вернется к ней! Если вернется…
А если нет? Ну, если нет, она будет выглядеть ужасно глупо, сидя, как Спящая красавица, в башне своего одиночества и ожидая прекрасного принца. Поэтому Маля отнюдь не изображала из себя страдающую влюбленную, а принимала жизнь такой, какой она ей открывалась, со всеми радостями, печалями, интригами и открытиями.
Это был первый сезон Кшесинской-второй на Императорской сцене. Ей еще не давали главные партии, но все же поручали интересные роли, в которых она могла показать свои способности. Например, в балете «Спящая красавица» в первом акте она танцевала фею Кандид, во втором – маркизу, а в последнем исполняла танец Красной Шапочки с Волком. Кроме того, Маля, как все балетные молодые артистки, принимала участие в оперных спектаклях, когда постановка предполагала танцы. Только за один сезон 1890/91 года она участвовала в двадцати двух балетах и двадцати одной опере, что было благосклонно отмечено «Ежегодником Императорских театров».
И она, и старшая сестра продолжали жить у родителей после окончания школы, и те по-прежнему считали их еще маленькими девочками и несмышленышами. В свободные от выступлений вечера им разрешалось выходить только к близким знакомым, да и то с провожатыми.
Но сестры все же находили разные уловки, чтобы обмануть бдительность родных. Если хотелось пойти куда-нибудь повеселиться, куда их могли и не пустить, они выдумывали, будто их пригласили куда-нибудь, куда им наверное разрешили бы отправиться. А если надо было ехать в вечерних платьях, то девушки поверх надевали длинные пальто, шли прощаться к родителям в таком виде, а вернувшись домой, быстро снимали свой вечерний туалет и отправлялись пожелать родителям покойной ночи уже в ночных рубашках и пеньюарах. Маля называла это: на деле разыгрывать «тщетную предосторожность».
Все это было так занятно, так полно волнений и страхов, что выезды приобретали для девушек еще большую прелесть.
Разумеется, жизнь не могла состоять из одних развлечений, главным в ней все же была работа.
Маля была по-прежнему увлечена итальянской техникой с ее особой виртуозностью, пленявшей публику, и начала заниматься у маэстро Энрико Чекетти, продолжая при этом бывать в классах для артисток у Христиана Петровича Иогансона, которого всегда, еще со времен учебы в училище, очень любила и ценила.
Старик ревновал ученицу к итальянцу, и сдержать ревность ему удавалось не всегда. Однажды Маля опоздала, и учитель с внешним, плохо удававшимся ему спокойствием сказал:
– Если вам не нравится мое преподавание, то я могу с вами не заниматься совсем.
Мале стало и стыдно, и больно, и с тех пор она перестала ходить заниматься к Чекетти, чтобы не огорчать Иогансона, а итальянскую технику разучивала одна.
Сезон закончился – и Малю ожидал очень приятный сюрприз. Ее крестный отец, Иосиф Стракач, большой друг ее отца и поклонник его искусства, владелец большого бельевого магазина в Санкт-Петербурге, пригласил девушку поехать с ним за границу. Он обожал свою крестницу и очень хотел доставить ей удовольствие.
Путешествие началось с Биаррица. Оттуда отправились в Лурд – помолиться перед Чудотворной Мадонной, где Маля дала себе слово: всегда, если окажется поблизости от Лурда, ездить туда. Затем путешественники побывали в Риме, в Милане, где пошли в театр «Ла Скала», объездили много красивых мест в Италии и закончили путешествие в Париже, где у Стракача были дела.
И вот наконец они воротились в Петербург, где Малю ожидало письмо от Сергея Михайловича с просьбой: незамедлительно по прибытии сообщить ему и встретиться с ним, потому что от наследника получены известия, которые непосредственно касаются ее персоны.
Надо ли говорить, что первым делом девушка написала Сергею Михайловичу о своем приезде и стала с нетерпением ждать встречи. Во все время путешествия Маля изо всех сил пыталась обрести душевное спокойствие и уверить себя, что маленький, едва наметившийся роман ничего не значит. Но хоть она обычно была весьма рассудительна, в этот раз ее разум молчал. Сердце ее не охладело: оно по-прежнему томилось по этому мужчине, которому она позволила так много и готова была позволить еще больше… все позволила бы, если бы им не помешали!
Матильда непрестанно вспоминала их свидание и порой так распалялась, что ласкала себя, чтобы получить успокоение. Она запомнила, где находится маленькое местечко, прикосновение к которому принесло ей в прошлый раз блаженство, и частенько предавалась сладостным воспоминаниям, трогая и гладя себя.
И вот это письмо! От Ники пришли какие-то известия, он не забыл ее!
Маля с нетерпением ждала ответа от Сергея Михайловича, и тот не заставил себя долго ждать: сообщил, что должен увидеться с ней в павильоне «Бутон» на Кирочной, куда просит прибыть к такому-то часу в одиночестве, соблюдая максимальное инкогнито. При входе в павильон следует спросить мсье Танмьё, и ее проведут, куда нужно.
Маля немедленно отправилась на Кирочную, сказав родителям, что у нее встреча с Чекетти. Поскольку Феликс Иванович был очень опечален, узнав, что она покинула итальянца, дабы не огорчать Иогансона, он радостно отпустил дочь и даже не настаивал, чтобы ее сопровождала Юлия. Разумеется, Маля ей все рассказала, но Юлия, умница, даже не попыталась поехать с ней, понимая, что Сергей Михайлович не стал бы зря упоминать об инкогнито и одиночестве, только перекрестила сестру и посоветовала ей надеть вуалетку погуще.
К изумлению Мали, павильон «Бутон» оказался очаровательным маленьким отелем всего на несколько номеров, совершенно как те, которые Маля не раз видела во Франции и Италии; плюшево-бархатный, с вишнево-красными или цвета бордо диванами, с ароматом сухих цветов, которыми были набиты маленькие шелковые саше, лежащие в постелях, с изящными и кокетливыми, но весьма комфортабельными ванными и туалетными комнатами.
За конторкой стоял красивый молодой итальянец, который, к превеликому разочарованию Мали, даже не сделал попытки поиграть с ней глазами, а чрезвычайно сухо осведомил, что мсье Танмьё ожидает даму в номере в бельэтаже, куда ее и проводил незамедлительно.