Разбуди меня

Zetta

— Спасибо, конечно, но я не лучшая девушка на свете.

— То есть как это? — опешила Джинни. — Лично я не знаю, кто может быть лучше тебя, Астории и Полумны.

— Разве что только ты, — рассмеялась Гермиона. — Не зря сам Гарри Поттер выбрал именно тебя.

— Постойте, постойте, — в разговор вновь вклинился Гарри. — Так кто она? Я её знаю?

— Думаю, да. Её зовут Эйрин Моран.

— Моран? Та самая?!

— Да, ирландская охотница.

— С ума сойти! — Гарри даже забыл про свою постоянную привычку поправлять сползающие на нос очки, и теперь они держались лишь за его уши. — Ну надо же, кто бы мог подумать... Какая звёздная пара! В спортивном разделе «Пророка» об этом пока ни слова — значит, Виктор молчит.

— Ох, — Гермиона почувствовала укол совести. — Скорее всего, он не хотел это афишировать и сказал только мне, а я... Ребята, вы ведь никому? А то неудобно получится.

— Гермиона, за кого ты нас принимаешь, — укоризненно сказала Джинни, смешно взъерошивая и без того лохматые волосы Гарри точно таким же жестом, каким это делал он сам.

— Не знаю, не знаю, — в свою очередь, протянул он, якобы крепко задумавшись. — Меня, например, так и подмывает рассказать об этом всем вокруг.

— Ну ещё бы! — подыграла ему Гермиона и решила наконец высказать ту просьбу, которая вертелась у неё на языке последние десять минут. — Слушай, Гарри, я тут подумала, что Джинни последует нашему совету и утащит тебя на все каникулы на необитаемый остров...

— Ну, это пока не решено, — хохотнул он, легонько ущипнув Джинни за щёку. — Правда?

— Это ты так думаешь, — хитро прищурилась та в ответ. — Но, кажется, мы не дослушали Гермиону.

— Да, Гарри... Помнишь, на День рождения ты подарил мне «Новейшую историю магии»?

— Конечно. Такое невозможно забыть. Я перерыл, по-моему, всю Англию вдоль и поперёк в поиске этой книги и в итоге заказал её спецдоставкой из Глазго, где остался единственный экземпляр во всём Королевстве.

— Ого! — вырвалось у Джинни. — С каждым днём ты всё больше меня удивляешь, дорогой.

— И меня, — изумлённо добавила Гермиона, но сейчас речь шла не об этом. — Так вот, в эту книгу ты вложил вырезку со списком погибших в финальной битве, который сам по себе пополняется участниками войны, умершими позднее.

— Вообще-то, это секретная информация, Гермиона...

— Но я и не кричу об этом на каждом углу, — резонно заметила она. — Джинни-то можно доверять, как думаешь?

Гарри был вынужден согласно кивнуть.

— Само собой... Но что не так со списком?

— С ним всё так, но я оставила его в той самой книге в Хогвартсе, а он мне внезапно понадобился. Срочно. Сейчас.

— И ты хочешь, чтобы я взял в Аврорате дубликат?

— С годами вы становитесь всё более прозорливым и дальновидным, мистер Поттер, — сказала Гермиона тоном профессора Макгонагалл, а потом задорно улыбнулась. — Пожалуйста, Гарри, если это возможно...

— Для тебя — всё, что угодно.

Заранее сказав другу спасибо за помощь и сердечно попрощавшись с Джинни, Гермиона направилась к выходу с вокзала — там её уже должны были ждать родители. Проходя мимо киоска с волшебной прессой, она на секунду замерла, колеблясь, купить или не купить всё-таки «Ежедневный пророк». Но, пробежавшись глазами по заголовкам статей на главной странице и вспомнив слова Малфоя, что кроме злосчастного списка там нет ничего особенного, она покрепче перехватила ремень своей сумки и побежала к барьеру, разделяющему мир волшебников и маглов.

Сова принесла письмо Гарри уже этим вечером. Поблагодарив друга за оперативность в коротком ответном послании, Гермиона поднялась в свою комнату, чтобы спокойно ознакомиться со списком.

Её догадка подтвердилась. Имени Теодора Нотта-старшего не значилось в перечне — как участников битвы за Хогвартс, погибших непосредственно на поле боя, так и умерших впоследствии. В общем-то, ничего удивительного, но в эту минуту Гермиона попыталась представить себя на месте Тео. Да, его отец был Пожирателем смерти, да, из-за этого, скорее всего, убили его мать... Но старший Нотт по-прежнему оставался его отцом — человеком, который его вырастил, воспитал, дал ему имя и положение в обществе.

А потом и клеймо «сын Пожирателя»...

Зная, как болезненно Тео воспринимает подобные разговоры, она никогда не решалась спросить его о том, любил ли он отца, и как тот, в свою очередь, относился к нему. Обычно при упоминании одного его имени Тео кривился, морщился, раздражался, злился, но — Гермиона это знала — так или иначе, был к нему привязан. Избирательная память услужливо подсунула ей единственное доказательство: фразу, брошенную Тео в порыве эмоций в снежную пелену первого послерождественского дня.

«Ты никогда не задумывалась, что мне, может быть, хочется вернуть своих родителей? Хочется поболтать с ними о всякой чепухе, начиная с любимой музыки и заканчивая оценками по зельеварению? Хочется дарить и получать подарки, сидеть вечерами у камина, встречать Рождество, в конце концов!»

Только сейчас она прочувствовала всю глубину тоски, сквозившей в этих словах. Дикой, безудержной тоски, которую Тео настойчиво пытался спрятать под маской злобы или равнодушия.

Тоски по семье, по родителям, их любви и теплу.

— Бедный мой, — прошептала Гермиона, непроизвольно касаясь пальцами губ, с каким-то самоистязательным упорством силясь вспомнить, как их касались его губы, горячие и жадно-ласковые. — Немудрено, что отсутствие имени отца в этом списке вконец вывело тебя. Там значатся все погибшие Пожиратели смерти, кроме него. Это действительно несправедливо...

Гермиона невольно вспомнила прошлый год, те безумные несколько месяцев, когда она, неся по ночам дежурство у палатки, раз за разом возвращалась мыслями к своим родителям. В те ночи она по-настоящему мучилась: не от холода, не от страха в любую минуту быть пойманной, а от бесконечной, беспросветной, а порой и безнадёжной неизвестности. Она ведь даже не могла предположить, увидит ли когда-нибудь своих маму и папу, и будет ли их семья той же дружной крепкой семьёй Грейнджер, какой была до войны...

Война. Сколько судеб она искалечила, сколько жизней исковеркала. И то, что произошло с родителями Тео, целиком и полностью объясняет ту горечь и отчаяние, которыми он весь пропитан, которые порой прорываются в его слова и мелькают в его поступках...

Так, стоп. А что, если вся его ярость, вся жестокость и ненависть по отношению к Виктору, Дину и остальным — это тоже лишь последствие той внутренней боли, которую он испытывает и которая ни на минуту его не оставляет?

Ведь с Гарри время от времени происходило то же самое. Я не раз замечала, как он иногда грустнел, глядя на приятную суету и суматоху в Норе, которые были отличительной чертой большой семьи Уизли. Они так любили Гарри и заботились о нём, однако никто, в том числе и Сириус, не мог заменить ему родителей.