Разгон
Шрифт:
– И опять в туфлях на диване?
– Ты же видишь: подложил газетку.
– Я звонила, звонила... Насилу втащила в квартиру свои сумки. Пришлось объехать весь город... За утками стояла.
Юрий быстро сел на диване, протер глаза.
– Ты? За утками? Дочка самого Карналя стоит в очереди?
– А кто же за меня будет стоять, интересно? Иди помоги мне.
Она пошла в спальню, быстро переоделась, сменила легкий серый костюм на домашний ситцевый халатик, но модных туфелек не сняла, так и осталась в них, наверное, чтобы быть такой же высокой, как и
– О-о! Маслины! Где раздобыла?
– Ездила на Микольскую Борщаговку в универсам. А майонез на Печерске. Сало и помидоры на Бессарабке. Утки здесь, у нас. Сам мог бы выйти и купить. Давно дома? Я думала, встретишь, хоть от машины до лифта донесешь...
– А я слышал, будто что-то шуршало у дверей. Хотел открыть напряжением ума, да скука задавила, пусть, думаю, пошуршит. А это, оказывается, ты. Но тут для епетиту кормов на десять человек! Ты что, прием задумала?
Людмила хозяйничала, не отвечая, протянула Юрию газеты:
– Вот, возьми. Вынула из ящика. Можешь напрягать свой нежный ум.
Юрий даже не прикоснулся к газетам. Он подкрался к Людмиле сзади, чмокнул ее в затылок, где мягко завивались топкие волосы, всячески разыгрывал влюбленность. Надо же отблагодарить за все те яства, что она привезла! А поесть он любил, особенно же что-нибудь редкостное.
– Маслины - это же такой деликатес!
– мурлыкал Юрий.
– Я ведь родился в Одессе, а никто так не любит маслины, как одесситы. Ну, ты скажешь, что я там не жил, но ведь родился? А газеты отложим. Я целый день радио слушаю. У нас на работе радио, как в парикмахерской, - все новости и новейшие песни. Как ты, свои так называемые лингвистические проблемы продвинула сегодня вперед?
– Лучше помой мне салат, - попросила Людмила.
– А как его мыть?
– Найди в посудном шкафу проволочную корзинку, сложи туда салат, подставь под струю, а потом встряхни, чтобы вода вся стекла, а то неприятно, когда капельки на листе. У нас сегодня будут гости.
Проволочная корзинка, салат, встряхивание от воды - во всем этом была такая дикая скука, что Юрий уже хотел было дать из кухни стрекача, но, услышав о гостях, округлил глаза.
– Гости? Кто же это? Делегация из развивающихся стран? Министр? Академик Карналь?
– Почти угадал, - не принимая его шутки, Людмила подала ему проволочную корзиночку, - вот, возьми. И помогай, а то не успею.
– Так кто же?
– Юрий льстиво заглянул Людмиле в глаза.
– Ну, Люка, ну я же тебя люблю! Скажи! А я тут умираю от так называемого напряжения мысли! Думаю, ну как убить вечер? А у нас гости! Красота! Ну, кто же, Люка?
Людмила молчала. Лукавая улыбка порхала по ее губам, делала ее особенно красивой. Юрий действительно не мог бы не влюбиться в свою жену в такое мгновение - его покойная мамочка небезосновательно сдружила его с Карналевой дочкой: есть в ней не только ум, но и привлекательность, заметная и невооруженным глазом.
– Ну, я помою твой салат, хотя это и унижение меня как гегемона, рабочий класс должен
– Не говори глупостей!
– бросила ему Людмила.
– И не тарахти! Если не хочешь помочь, то хоть не мешай!
– Меня всегда интересовало, кто тебя научил все это делать? Отец академик, мать - балерина. Кто же там у вас чистил картошку, жарил мясо, варил борщ? И кто мог научить этому тебя? Мистика какая-то!
– Отец и научил. Он все умеет. Крестьянский сын. Слышал?
– Да мой - тоже крестьянский сын, вырос в свиносовхозе, что может быть более крестьянское, чем свиносовхоз? Ну ты его хоть зарежь, он не очистит картофелину, не купит булочку в магазине! У нас если бы не мама, мы бы поумирали с голоду! А у меня - ты! Ну, Люка, так кто же? Пригласила или набились силком?
Людмила опалила уток, положила их в большую жаровню, поставила в духовку. Готовила закуски, нарезала хлеб, узкие ее руки так и мелькали перед глазами Юрия, он неумело встряхивал корзинку с салатом, весь забрызгался, шевелюра растрепалась, с лица слетели самоуверенность и высокомерие, которые он всегда напускал на себя при жене.
– Дай сюда! Ничего ты не умеешь!
Она забрала у него корзинку, ловко повела ею в воздухе над кухонной мойкой, стала выкладывать салат на блюдо - светло-зеленая горка, свежая, как бодрое утро.
– Приехал Совинский, - сказала она небрежно, как бы без малейшего значения, умышленно будничным тоном, но Юрий даже подпрыгнул от этой новости, не поверил, отступил от Людмилы, ощутил за спиной твердый косяк кухонной двери, прислонился.
– Иван?
– Иван.
– И откуда же он взялся?
– Работает в Приднепровске на металлургическом заводе. Внедряет там АСУ. А в Киев приехал на республиканское совещание по организации и управлению.
– Они уже ездят на республиканские совещания? На так называемые совещания?
– Оставь этот свой тон. Совинский позвонил мне на работу, и я пригласила его в гости.
– Так это для него... так называемые деликатесы? Утки, маслины, салаты?
– Не можем же мы принимать гостей за пустым столом!
– Не можем... не можем! Ах, я забыл! Это же так называемая старая любовь, которая не ржавеет!
Людмила закрыла ему ладонью рот.
– Не мели глупостей! Иван будет не один. С девушкой. Кажется, его невеста.
Юрий вырвался, побежал в комнату, уже оттуда крикнул:
– Суду ясно! Решили подкинуть мне так называемого внешнего раздражителя! Чтоб любовь не ржавела!
– Говорю же тебе: он не один, - Людмила пошла за Юрием, вытирая руки фартуком.
В минуты беспомощности она становилась похожей на Карналя, и тогда Юрий удивлялся, как мог жениться на такой, в общем-то, некрасивой девушке, он, на которого стреляют глазами все киевские девчата! Стреляют, пока не узнают, что он зять академика Карналя! А уж тогда перед ним как бы зажигается красный сигнал светофора: стоп - и ни с места! Ну, история!