Разгон
Шрифт:
Юрий галантно поклонился Анастасии, пропустил ее перед собой в коридор, слышно было, как он объявляет: "Это место для думания".
– Боже, я совсем забыла про уток!
– воскликнула Людмила и побежала на кухню. Совинский несмело пошел за ней, но через минуту они возвратились в большую комнату. Людмила почти затолкала Ивана туда.
– Ты гость, почему же ты должен торчать в задымленной кухне!
3
После замужества Людмилы они встретились впервые. Тогда она как-то не осознавала, какой удар нанесла Совинскому. Почему-то считала, что между ними была только дружба, любовь - это Юрий, а Иван - ничего общего с этим чувством. В своей наивной жестокости дошла даже до того, что пригласила Совинского на свадьбу, вместо этого он пошел к Кучмиенко, подал заявление об уходе. Кучмиенко обрадованно
Они подошли к балкону, на дворе уже темнело, но вода в заливе еще как бы светилась неугасимым синим светом, оба засмотрелись на эту недалекую воду, прислушиваясь к веселому гомону, долетавшему оттуда, молчали, потом Людмила сказала:
– Какая она красивая!
– Вода?
– сделал вид, что не понимает, Совинский.
– Я говорю об Анастасии.
– Это не имеет значения, - буркнул он.
– Намного красивее меня. Да что я говорю? Она просто красавица, а я...
– Не имеет значения, - повторил Совинский.
Они снова помолчали, не спешили с разговором, как будто были тут одни, отослали Юрия с Анастасией на край света и до их возвращения имеют целую вечность.
– Часто говорят, что женщинам свойственно предчувствовать, - снова начала Людмила.
– Как математик, я должна бы отрицать это, но... Теперь я занимаюсь филологией, эмоциями, неуловимым, интуицией, чувствами и предчувствиями... Мне кажется, что тогда я руководствовалась именно предчувствием.
Совинский не ответил, да и что бы он мог ответить на такую неопределенность. Он только как-то странно согнулся, и у него из горла вырвался короткий звук: то ли удивления, то ли отрицания, то ли просто что-то бессмысленное.
– Наверное, какой-то голос мне тогда говорил, - продолжала свое Людмила, - что ты встретишь девушку намного лучше, чем я.
– Не имеет значения, - упорно повторил Иван.
– Не имеет, не имеет!
– передразнила его Людмила.
– Ты такой же, как был... Что же тогда имеет значение, если не это?
Иван попытался засмеяться.
– Что? Ну, хотя бы то, что мы с тобой стоим вместе... в твоей квартире... в самой большой малометражной квартире в Советском Союзе.
– Кстати, имей в виду...
– не то в шутку, не то всерьез сказала Людмила, - мой Юка страшно агрессивная личность. Я совсем не уверена, что... что пока мы тут с тобой... что он в это время не пытается поцеловать Анастасию.
– Почему ты называешь его Юкой?
– спросил Совинский, никак не отреагировав на ее предостережение.
– Потому что он называет меня Люкой.
– Это что - любовь?
– Скорее игра. А любая игра должна иметь единые правила... Видишь ли, в Юке очень много несерьезности, какого-то дерзкого мальчишества. Наверное, это мне и нравилось. Тогда.
Совинский снова, теперь уже пугая Людмилу, всхлипнул горлом. Не верилось, чтобы в таком большом теле рождался столь слабый, мучительный, почти детский всхлип.
– Прости.
– Она ласково дотронулась до его большой теплой руки.
– Тогда я была глупее, чем сейчас. Меня пугала и, если хочешь, угнетала твоя чрезмерная серьезность. Хотелось спрятаться иногда от твоих глаз... Человеку иногда хочется беззаботности...
– Но ведь не на всю жизнь, - вздохнул Совинский.
– Не на всю, - послушно подтвердила Людмила. Она снова помолчала. Не было надежды, что Совинский поведет разговор дальше. Собственно, говорить надлежало только ей - она имела все права, потребность, необходимость.
– Мы живем счастливо. Это и теперь уже можно сказать. Ибо что такое, собственно, счастье? Немного обыкновенного благополучия, покоя, взаимопонимания - вот тебе и идеал.
– Не знаю, не пробовал. Может, потому и повторяю, что для меня ничто не имеет значения.
– Ну так я могу тебе немного объяснить. Потому что уже имею опыт... и принадлежу к так называемым счастливым, как выражается мой Юка. Ты знаешь, что я работаю над лингвистическими проблемами для кибернетики. Проблемно-ориентировочные машинные языки. Фортран, Кобол, Алгол, Лисп, Анкол, Снобол, Симскрипт, Симула, РТЛ, Алмо, Эпсилон... Мы конструируем искусственные языки для общения человека с машиной, пытаемся достичь взаимопонимания между машиной и человеком, хотя это звучит довольно необычно. Что такое язык для нас, кибернетиков? Это прежде всего коммуникативный код, и наша задача - изучить язык с точки зрения формализованной теории, определить нормативность, достичь наивысшей стандартизации на все случаи значений. Тогда мы удовлетворены, мы достигли
– Ты уже говорила об этом кому-нибудь?
– Тебе первому.
– Почему же именно мне?
– Сама не знаю. Вырвалось. Это и не жалоба, а... жизнь. Ты знаешь, что такое жизнь. С малых лет работаешь, до всего дошел собственными силами, готовенького, как мы с Юрием, ты не получал.
– Юрий такой же специалист, как и я. Если не лучше. У него технический талант. Редкостный.
– Да я не о талантах... Наверное, я в самом деле стала формалисткой-структуралисткой, как Ноам Хомский. Для него язык - это просто бессодержательный инструмент передачи смысла. Вот так и у меня... Увидела тебя и растерялась. Если бы ты пришел один, этого бы не было. Но ты привел эту... Анастасию. А женщины ревнивы. Даже если не имеешь никакого права, все равно ревнуешь.
Совинский отодвинулся от Людмилы, сказал куда-то на балкон, в воздух, в сторону залива:
– Я тебя любил. И до сих пор... не перестаю...
– Молчи!
– испуганно вскрикнула Людмила.
– Зачем все это?
– Но теперь это не имеет никакого значения.
Она все же была намного рассудительнее, чем он. Даже удивительно было: откуда могло браться в этой хрупкой молодой женщине столько твердости и рассудительности по сравнению с Совинским, таким массивным, таким с виду уверенным в себе, но в действительности всякий раз пасовавшим? Но разве физические данные, если можно применить их к человеческой внешности, были когда-нибудь прямым свидетельством и отражением тех бурь и штормов, которые властвуют в человеческом сердце?
Иван походил на горный массив, весь в мучительных судорогах, в страдании, в безнадежном тяготении к небу, в страстном молчании, но угадываются в нем мучительные стоны, невысказанные жалобы, клокочущие голоса страстей, далекие громы бурь, которым никогда не дано вырваться на поверхность.
– Ты всегда придавал слишком большое значение символам, - снова заговорила Людмила.
– А для счастья этого недостаточно. Слово "люблю", когда просто произносится, это что? Символ, звук, колыхание воздуха. Нужно еще что-то. Этого нельзя объяснить. У меня есть подруга в Обнинске. Она физик, муж ее тоже физик, имя... Двое детей, чудесные мальчишки. Она ассистентка у мужа в лаборатории. Часто ездит за границу, его без конца приглашают. Работа, семья, друзья, любовь, - казалось бы, все есть, все прекрасно. Так нет же. Наташа много лет любит другого человека. Почему любит? Не может объяснить. Да и кто может?.. Тот человек часто бывает в Обнинске в командировках. Тоже физик, хотя и не светило. Обычный физик. Даже не из тех, кто шутит. Знаешь, когда-то они выпустили книжку "Физики шутят", и там Наташин муж фигурирует, а того нет. Тот обыкновенный, рядовой. И все же... Он приезжает, не звонит Наташе, никому не сообщает о своем приезде, кроме тех, к кому придется обратиться по делу, сидит в гостинице, смотрит в окно своего номера. И вот Наташу будто толкает что-то в сердце, она бросает все, бежит в сквер напротив гостиницы, останавливается там, смотрит на то окно, за которым прячется ее любимый, и плачет... Может вообще такое быть? Как сказал бы мой Юка, можно поверить в такую бессмыслицу? Но, к сожалению...