Разговорчики в строю №2
Шрифт:
— Вы только не волнуйтесь. Юра…
Губы замполита продолжали шевелиться, но я уже не слышала, что он говорил, да и говорил ли вообще — не уверена.
Теперь я точно знаю — когда захочу сжить кого-нибудь со света, я явлюсь к этому человеку поздним вечером с непокрытой головой, подниму кверху палец и скажу:
— Вы только не волнуйтесь.
Я почувствовала себя марионеткой, у которой вдруг оборвались все ниточки. Толян побелел:
— Что с ним?
— Сейчас — точно не знаю, — медленно ответил замполит.
— А где он? — Толик зашарил глазами по прихожей в поисках бушлата, явно собираясь бежать к Юрке, где бы он ни был.
— Там… Хотя точно уже не знаю.
— Ну что хоть произошло?
Замполит пожал плечами. Отчаявшись получить хоть один внятный ответ, Толян поставил вопрос глобально:
— Но он хоть живой?!!
Замполит сосредоточенно нахмурился, вспоминая, но Толикова хитрость не удалась.
— Не знаю, — был ответ. — Вообще после такого мало кто выживает.
— Черт побери, — заметался Толян, — где же его искать? Ладно, я сейчас…
— Не надо, — все так же медленно произнес Шабров, — там уже управились без вас.
— Ну вам что, трудно сказать?! — Толян почти визжал. — Хоть что-то вы знаете?!
— Ничего… Меня просили сказать, чтобы вы не волновались. Я сказал. Ждите.
С этими словами Шабров развернулся, словно исполняя команду «кругом» в замедленном темпе, и, тщательно переставляя ноги, двинулся к лестнице. Только тут до нас дошло, что замполит глубоко, прочно и безнадежно пьян. Впрочем, нашу тревогу это только усугубило.
Закрыв за Шабровым дверь, Толян медленно двинулся в кухню. Я суетилась позади, пытаясь забежать то с одного бока, то с другого, но в узком коридоре это было невозможно.
— Толь, а Толь, что делать-то будем?
Толян пнул ногой груду тряпья, в которую превратились их с Юркой шинели и куртки.
— А что мы можем?… Раньше утра в любом случае — ничего. У тебя хоть адрес-то Валькин есть?
— Да нет… Откуда?
— Черт, говорил я им…
Никогда раньше я не видела Толика таким притихшим и испуганным.
— Как ты думаешь, в батальоне знают? Может, туда сходить?
— Давай сходим, — согласился Толян и добавил без всякого перехода: — Сто грамм хочешь?
— Хочу.
Но идти нам никуда не пришлось. Не знаю, как обстояло дело в батальоне, но в нашем подъезде, оказывается, знали все. Правда, не больше нашего.
Уже через полчаса в Толиковой кухне, привлеченный запахом ста грамм, образовался прапорщик с третьего этажа с банкой самогонки, майор из двадцать первой квартиры с женой и дивизионный начвещ из соседнего подъезда. Все знали, что с Юркой что-то случилось, но что именно — каждый выдвигал свою версию. Практичный начвещ предположил, что Юрка, побабахав для виду несколько снарядов поплоше, поехал в Китай продавать остальные. Жена майора из двадцать первой квартиры вспоминала все известные ей похоронные обряды, приметы и традиции и пыталась продиктовать мне меню для поминок. Прапорщик с третьего этажа подсчитывал, какую компенсацию получит Валентина в связи с потерей кормильца.
— Погодите, — просветлел вдруг Толик. — Шабров же не сказал, что он погиб! То есть он не был уверен. Может, он в госпитале?
— Точно! — воскликнул начвещ. — Пшли…
— Во! — обрадовался прапорщик. — Вперед! Щас я только еще за одной сбегаю.
— А мне не в чем идти, — расстроился Толян, — что не сгорело, то промокло.
— Толик, я дам тебе одеяло, — от чистой души пообещала я.
— Правильно! — поддержал начвещ. — Сегодня обойдешься одеялом, а завтра я тебе три шинели дам. На Хорошевского пока можно одну-две оформить.
— Валяй, тащи одеяло!
С небывалым энтузиазмом вся наша компания засобиралась в госпиталь. Нас не остановило даже то, что время давно перевалило за полночь, и что госпиталь находился в Безречной, в тринадцати километрах от нашей станции. И мы туда пошли бы.
Но не успела я вскочить, чтобы бежать в свою квартиру за одеялом для Толяна, в коридоре послышался какой-то шум, и в дверях кухни возник Хорошевский, черный и блестящий, как злобный мавр. И, судя по глазам, дьявольски голодный.
Жена майора на полуслове оборвала свой рассказ о том, как положено обряжать покойников. Сам майор несколько раз часто поморгал и сказал:
— Не понял… — в его голосе сквозило явное разочарование от того, что кто-то испортил нам такой дивный вечер.
Прапорщик перекрестился и поспешно спрятал банку с самогоном за занавеску.
Юрка обвел нашу компанию недобрым взглядом и мгновенно сориентировался в обстановке:
— Все сожрали?
— Нет, полбутылки еще осталось, — прошептала я.
— Ясно… Ванну хоть приготовили?
Прочитав ответ на наших лицах, Юрка рассердился.
— Ну я же просил! Пьете тут… А человек приходит грязный, как собака, и что ему делать?
— Юр, а Юр. — Толян попытался все объяснить, — мы тут… ты… разминирование… Шабров… «не волнуйтесь»… в госпиталь, короче…
— Какое, на хрен, разминирование?! Вы что, с ума все посходили? Я уголь разгружал!
Юрка долго еще бушевал, рассеивая по квартире облака угольной пыли.
— Как идиот! Целый вагон! Один! С тремя бойцами!
Толян сидел, испуганно вжавшись в стену:
— Юр, но ты же сам сказал…
— Ну говорил, говорил, что я поеду, потому что Малахов болеет. А он вышел сегодня. Он и поехал. А я… Как идиот! Один! Целый вагон! А Шаброва попросил зайти, сказать, что задерживаюсь, и чтобы про ванну не забыли. А вы… Вот как я теперь спать буду? А?
Юрка хлопнул себя по бокам, и в кухне на несколько минут потемнело.
К счастью для нас, сердиться всерьез Хорошевский не умел. Узнав о странном визите Шаброва, он рассмеялся, и по его черному лицу разбежались белые трещинки.