Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет.
Шрифт:
Леха был по натуре молчалив, и, сдав вахту, вопросов никому не задавал. Но разговорчивый рулевой из БЧ-раз, отстоявший вахту на мостике, зашёл в гости в кубрик БЧ-5 и поведал, как было дело. Шли мы себе, никого не трогая, со скоростью двадцать узлов, как вдруг метрах в ста прямо по курсу образовался характерный бурун. Из него быстренько показались антенны и прочие прибамбасы, и на свет божий, как здоровенный чёрный половой орган, поднялась рубка подводного ракетного, ети его мать, атомного крейсера проекта «Ленинский комсомол». Команда, которую услышал Леха, была приблизительным переводом на доступный технике язык вопля командира, который, видимо, был слышен в ПЭЖе и без трансляции: «Лево на борт!!! Стоять, механик, стоять!!! Самый полный назад!!!» Успели затормозить.
По возвращению в базу история имела продолжение. Отделение «ушастых» – гидроакустиков в полном составе было переведено на неделю в трюмные машинисты. С категоричной формулировкой: «В трюма! Под пайолы! Чтоб по горло в дерьме! Круглосуточно!»
Кит
Само по себе сало продукт своеобразный и даже полезный, если употреблять его с умом. Некоторые военные не употребляют этот продукт, незаменимый в условиях лютой полярной зимы. Одни в силу своей национальной и религиозной принадлежности, другие по причине неуважения ко всему свинскому роду, а третьи просто в силу непонимания чудодейственной силы этого продукта. Так или иначе, но произошёл на одном корабле случай, после которого многие стали воспринимать сало, как интернациональный продукт, объединяющий народы.
Дело было даже не на корабле, а на вспомогательном судне бригады АСС. [62] Это было небольшое водолазное судно типа ВМ [63] с простым названием «Водолаз–12». Судно было прикомандировано к одному из судоремонтных заводов флота. Его славный экипаж выполнял тяжёлую, рутинную работу, без которой, впрочем, на флоте не обойтись.
Экипаж судна был пёстр и многонационален по своему составу и состоял из 12 человек.
Командовал этим линкором рейдового масштаба старший лейтенант с простой немецкой фамилией Гофф Александр Францевич. Гоффов в Германии, как в России Ивановых; между тем, был он коренной казахстанец, хотя внешностью обладал арийской. Здоровенный и светловолосый с серо-голубыми глазами, обрусел он до невозможности, а по сему постоянно курил «Беломор», витиевато матерился и ходил всё время со стаканом во лбу, благо спирт (или шило) на водолазном судне традиционный напиток.
62
АСС – аварийно-спасательная служба.
63
ВМ – водолазное морское.
На глубоководные спуски на борт наведывался врач-физиолог, давний кореш командира, и тогда веселье приобретало затяжной характер хронической встречи Нового года.
Самое интересное, и это поражало всех, что боцманом на судне и, по совместительству, старшим помощником командира был мичман Розенблюм Марк Исакович. Как выпускник культпросвет училища, бывший солист ансамбля народного танца Украины попал на флот, стал «сундуком», [64] да ещё и выбился в боцмана, было уму не постижимо! Типичный еврейский мальчик тоже стал жертвой великой русской культуры, и привычками от командира особо не отличался. Кроме того, были они закадычными друзьями и собутыльниками. Их объединяла всепоглощающая любовь к душевным разговорам под «шило» про прозу жизни и коварство всех баб без исключения. Врезав по полстакана неразбавленного напитка (для начала), они пытались убедить друг друга, что немцы и евреи всегда останутся вечными врагами. Почти всегда посиделки заканчивались братанием всех народов Земли и пением пролетарских песен. После таких посиделок на утро вялые тела Марика и Шурика разносил по каютам механик Василий Тарасович Поносюк. Он был гражданским, и рад бы посидеть в такой тёплой компании, но дома его ждала жена, мадам Поносюк, дама под два метра ростом в туфлях 43 размера. Сам механик имел рост метр шестьдесят с кепкой и не злоупотреблял чувствами жены. Между тем, малый рост помогал Тарасычу в работе, так как всё механическое на судне было очень маленьким и тесным, а он со своим теловычитанием, а не телосложением, проникал в любую скважину. Раз-два в месяц он всё же принимал участие во встрече друзей. Эту процедуру он готовил заранее. За неделю до пьянки он гордо и часто сообщал жене, что уходят они в очередной поход для спасения погибающего корабля или самолёта. Мадам плакала, что-то причитала и постоянно крестила морехода. На борт механик приходил под завязку загруженный тёплыми носками и домашней едой. Это особенно радовало остальных членов компании ввиду ведения обоими хронически холостяцкого образа жизни. В вопросах приготовления пищи жена механика, действительно, была на высоте, с этим соглашался даже кок Эдгарс Рукманис. Поваром он был от бога, иначе бы его не взяли на водолазное судно. Знал он кухню, казалось, всех народов мира, и после техникума до службы работал в ресторане в Лиепае. Звали его остаться на сверхсрочную, обещали золотые горы, но Эдис твёрдо решил ходить в загранку (для него уже и место готовил отец-капитан). Он особо не бузил и тихо ждал ДМБ в звании главного старшины. Начальство его уважало.
64
«Сундук» (жарг.) – мичман.
О процедуре питания водолазов надо рассказать отдельно. Оно того стоит, ведь принятие пищи на флоте, наверное, самая яркая из всех немногочисленных
Хорошо кормят в морской авиации, но порционно. Отлично кормят на подводных лодках; если хочешь полакомиться, всегда чего-нибудь найдёшь. Водолазов, в силу специфики их работы, кормят просто изысканно, к тому же разнообразно, много и в любое время суток. Таких деликатесов, как на службе, я на «гражданке» не ел до окончания Перестройки. В нашей провизионке было всё и всегда, даже икра, и не только кабачковая. Хотя каждый нормальный человек поймёт, что таскать на себе 90 килограмм водолазного снаряжения УВС–50М (а в просторечье «трёхболтовку») почти ежедневно тяжеловато, и явно на кеды не похоже. Такие усилия, хоть и становятся привычными за 3 года, но требуют компенсации.
«Годки» [65] на флоте по вечерам разминаются вечерней птюхой (жаренная картошка с различными неуставными включениями), и это одна из традиций, на которых стоит флот. В общем, главное, чтобы кок был достойный, а он у нас был. Но я отвлёкся. Я ещё ничего не сказал о простых моряках нашего экипажа.
На каждом судне есть палубная команда. По нашей палубе тоже сновали два чёрта. Старший матрос Хачик Трапезанян (я сам не верил, что его так зовут, пока не увидел его военный билет), вечно сыпавший всякими шутками-прибаутками, смешными уже по причине их армянского произношения. Как и всех армян на флоте, его прозвали Ара. Младшеньким у него был недалёкий белорус Вова, просто Вова. Он то и был постоянной жертвой шуточек армянского радио, хотя это не мешало быть ему трудолюбивым и исполнительным воином. Это качество обычно приводит наших братьев-славян на сверхсрочную службу.
65
Годки (жарг.) – старослужащие.
В помощниках у механика Тарасыча ходили два моториста. О них, несмотря на небольшой срок службы, водолазы даже заботились. Мотористы вообще лучшие друзья водолазов. Одного звали Адил Азиз Ага Оглы, но все называли его просто Вася. Вася был молчаливый и очень интеллигентный студент из Баку. Он был скромен, и если какие-либо шуточки Ары касались его лично, он густо краснел и уходил крутить гайки или просто протирать механизмы ветошью в машинном отделении. Вторым его собратом по механическим недрам был Гия Мацкипладзе из знойного города Кутаиси. Собственно, он был не просто мотористом, а имел специализацию, в простонародье именуемую «кислородчик». Гия обслуживал компрессоры, воздушные баллоны и барокамеру; в общем, всю водолазную технику. Был он парнем горячим, но к шуточкам Ары относился терпимо. Был у него один недостаток. Он до беспамятства любил пельмени, и пока всё, что мучительно лепила вся команда по выходным, не было съедено, напрягать его работой было бесполезно.
Он пожирал их с утробным урчанием, уничтожал, как Троцкий классовых врагов, а потом долго рыгал и свиристел желудком. Прозвище он носил единое для всех грузин на флоте. В начале службы был он «Биджо», а перевалив за экватор священного долга, под ДМБ, логически становился «Кацо». Вообще, грузины ребята хорошие, и если где–то и проштрафятся, то от командира зачастую слышат: «Ну что же ты, генацвале?». И им бывает стыдно.
В общем, палубных работников на флоте называли пехотой, мотористов – маслопупами, а водолазов – мутами, от слова мутить. Наверное, воду, что ж ещё?
Вся эта история с салом и закрутилась вокруг водолазов. Нас было четверо. Двое, Женька и Камиль, одного призыва и из Питера, и поэтому считались земляками. Виталик по фамилии Карасик был с Украины. Был он сварщиком, причём варил одинаково хорошо и под водой и над ней. Я был старшиной команды и тоже из Питера, поэтому молодых особо не грузил. Да и не к чему это было. Каждый из нас чётко знал своё место во флотской иерархии и также исполнял свои обязанности по службе.
Вообще, у нас как-то не принято было годковать (гонять молодых по делу и без такового); водолазам вообще это свойственно в меньшей степени, нежели в других частях. Какая тут годковщина, когда жизнь человека под водой зависит от тех, кто на палубе. А это не всегда военные одного призыва. У нас как-то всё было основано на уважении. Да и нас с Виталькой всегда старались называть просто по отчеству. Меня – Петровичем, его – Иванычем, хотя с такой фамилией можно обойтись без прозвища.
Моряки жили в носовом кубрике, командиры по каютам, а мы в водолазке на корме. Начальство к нам заходило, предварительно постучав. В этом тоже был элемент уважения к нашей работе и к нам. Пароход наш стоял у плавмастерской. У нас был свой телефон. К нам вообще никто не ходил и по пустякам не придирался. Все знали: чуть что, мы пойдём по первому свистку, на то мы и спасатели. Командиры носили кожаные регланы, а мы – морпеховские куртки без погон, бежевые верблюжьи свитера и фески. Флотские ботинки или «гады» на севере не особо носят, всё больше как-то яловые тяжеленные сапоги, что гораздо теплее. На севере вообще-то холодно. Мы же, по причине крутизны, носили укороченные морпеховские. Единственным атрибутом, по которому нас можно было принять за военных, это чёрная пилотка со звёздочкой, которая, находясь в кармане, сразу превращала нас в гражданских. В общем, от нас за милю веяло романтикой и какой-то непонятной многим крутизной. Лишних вопросов не задавали и в дела наши не лезли.