Разиэль
Шрифт:
— Я взял достаточно, чтобы убедиться в твоей невиновности. Это единственное, чего я хотел. Падшие могут питаться только от кровных пар или Источника, а ты ни то, ни другое.
— Тогда кто я? Помимо помехи, — добавила она, тут же прочитав мои мысли.
Это нервировало меня, но я был решительно настроен не показывать никаких реакций.
— Не знаю.
Ничего не сказав, она поднялась с софы, и платье закружило вокруг её голых щиколоток, когда она пошла мимо меня на кухню. Подол платья слегка задел мои ноги, подобно ласке тёплого бриза и, не подумав,
Но она уже миновала меня и даже не заметила этого, слава Богу. Она повернулась, словно вспомнила, что что-то забыла, но к тому времени я уже небрежно прислонился к столешнице, сосредоточившись на почти незаметном узоре на белом Каррарском мраморе.
Она вытащила стеклянную бутылку молока, как вдруг громкий крик расколол ночь, и она уронила бутылку. Если бы я не был столь настроен на неё, я бы не смог поймать бутылку вовремя и поставить её на столешницу.
— Что, чёрт возьми, это было? — спросила она резким голосом.
— Нефилимы. Они подбираются всё ближе.
Она побледнела.
— Они же не смогут прорваться внутрь, так ведь?
— Предположительно, нет. На границы наложены всевозможные защитные заклятья и щиты. Единственный способ им попасть внутрь — если кто-то их впустит, и тот, кто это сделает, точно также умрёт.
— Что если кто-то готов умереть, чем провести вечное заточение здесь? — настойчиво спросила она, затараторив.
— Ты не пробудешь здесь вечность. Ты найдёшь способ выйти.
— Боже, надеюсь что так. Я не хочу жить до ста двадцати лет, так и не влюбившись, — сказала она, и я вздрогнул. — Но я говорю не о себе. Что если кому-то другому надоело здесь жить?
Она задрожала, и мне захотелось обогреть её, успокоить её. Но я не сдвинулся с места.
— Здесь нет таких других. Падшие выбрали эту жизнь. Их пары выбрали Падших. Никто не будет тайком выходить за стену и впускать монстров, — я мог соврать насчёт моей реакции на неё. Но вот врать насчёт опасности было за гранью: — Правда такова, что я не знаю, — продолжил я. — Они обозлено бьются об стены, потому что не могут проникнуть внутрь. Им ни за что не прорваться сквозь ограждающие это место стены, невозможно, чтобы кто-то смог прорваться. Это неизменно.
Она не поверила мне. Мне и слов не требовалось, чтобы понять, что она полна сомнений. Если бы я знал, как уверить её, я бы это сделал. Я даже не знал, как себя обнадёжить.
— Вряд ли молоко справится, — сказала она.
— Прошу прощенья?
— Я подумала, что немного тёплого молока успокоит мои нервы, но сомневаюсь, что это сработает, пока продолжается этот пронзительный концерт. Полагаю, это место не располагает виски? Нет, я забыла… виски же не белые.
— Есть водка, — сказал я.
— Ну, конечно же, есть, — она открыла холодильник, чтобы поставить молоко обратно, и вынырнула оттуда с охлаждённой бутылкой «Столичной». — Тебе, и правда, надо впустить в свою жизнь немного цвета, Разиэль.
Я посмотрел на неё в ярко окрашенном платье, которое подобрал для неё. Всё в ней было бурлящим, пёстрым,
Это была плохая затея. Чтобы удержать свои руки подальше от неё, от меня требовалась каждая капля сосредоточенности. И даже немного алкоголя может стать достаточно, чтобы ослабить мою непоколебимость.
Опять же, напоить её будет отличной идеей. Я считал пьяных женщин совершенно непривлекательными. И если она отрубится, меня не будет подмывать обхватить руками её лицо и притянуть к себе, поцеловать её…
Она уже подняла стопку и опустошила её, слегка изящно содрогнувшись.
— Я вообще-то водку не люблю, — сказала она тихо. Она выразительно посмотрела на мою нетронутую стопку: — Видимо, ты тоже.
Я ничего не ответил. Она хотела ощутить мои руки на себе. Я знал это, и сожалел об этом. Звуки Нефилимов становились громче: завывания и крики, рёв и ворчанье очень беспокоили. Я знал ужас, который скрывался под этим шумом. Мне казалось, я могу учуять их запах в ночном воздухе, противный смрад запёкшейся крови и гноящейся плоти, но должно быть мне просто почудилось. Я попытался сосредоточиться на них, но её мысли выталкивали их прочь. Она хотела, чтобы я обнял её, хотела прижать голову к моей груди. Она жаждала моего рта, она хотела моё тело, и она не собиралась говорить мне об этом.
Ей и не надо было говорить об этом. Снаружи что-то рухнуло, вслед за чем последовал громкий рёв, и она нервозно подпрыгнула.
— Если ты не любишь водку, зачем ты вообще её держишь? — спросила она, явно пытаясь себя отвлечь.
— Я люблю водку. Просто считаю, что, наверное, будет лучше, если я не позволю алкоголю испортить мои суждения, на случай если что-то произойдёт.
Можно сказать, что её лицо стало ещё бледнее.
— Думаешь, они прорвутся?
Мне пришлось рассмеяться.
— Нет. Хуже этого.
— Хуже, чем истребляющие плоть каннибалы?
— А есть другого рода каннибалы? — подметил я.
— Что может быть хуже Нефилимов? — раздражённо произнесла она, немного паники исчезло.
— Переспать с тобой.
Чёрт. А я ведь даже не собирался намекать на это. Продолжительное время она таращилась на меня, а потом попыталась протиснуться мимо меня.
— Всему есть предел, — рявкнула она. — Если предпочитаешь мне Нефилимов, можешь перелезть через забор и потрахаться с ними.
Конечно же, я поймал её. Рукой скользнул на талию и развернул её, толкнув её спиной к стене и поймав в ловушку своим телом, прижавшись к ней.
— Я не сказал, что предпочитаю их, — прошептал я ей на ухо, закрыв глаза и вдыхая вызывающий привыкание её запах. — Хотя насколько я могу судить, ты куда большая неприятность.
Я поцеловал её в изгиб шеи, пробуя на вкус её кожу, вдыхая запах её крови, которая неслась по её венам. Так легко сделать просто один маленький прокол, просто вкусить. Я поднял рот к местечку за её ухом, борясь с желанием.