Разиэль
Шрифт:
И я причинил ей боль. Когда я вернулся после того, как запечатал стену, я нашёл её сидящей у края воды, голова Тамлела лежала у неё на коленях, пока он пил из неё. Она была бледна и одурманена от потери крови, и меня охватила ярость, убийственная ярость, которая только что утихла. Я оторвал её от Тамлела, слишком ослеплённый ревнивой яростью, чтобы понять, что делаю.
Не знаю, чтобы я сделал с Тамлелом, если бы не услышал её тихий стон. Я развернулся на пропитанном кровью песке и увидел её, лежащей у камня, и чувство вины и паники смыло ярость. Целители были слишком заняты умирающими,
Я знал об этом. Я просто отказывался смотреть правде в лицо.
Я всё ещё не хотел этого. Уриэль, должно быть, знал, что она моя пара. Её грехи были слишком незначительны, чтобы заслужить сопровождение или приговор к сожжению. Уриэль предполагал, что я выполню приказ и сброшу её в пропасть, лишив Падших их следующего Источника. Чтобы, когда его предатель впустит Нефилимов, уцелевших не осталось.
Я не знал, как много она считывала с меня. Наш союз был слишком юн — её восприятие меня станет сильнее, и тогда естественные границы разовьются.
Что бы она ни услышала от меня, ей это не понравилось.
Она попятилась, когда я попытался прикоснуться к ней, качая головой.
— Ты ненавидишь меня, — решительно сказала она.
Я сдержал вспышку раздражения. Конечно, она так думала — мой гнев был настолько силён, что заглушил бы любое другое чувство.
— Нет, — ответил я, пытаясь говорить разумно, но безуспешно.
— Я не буду этого делать, — она была близка к слезам, что меня удивило.
За последние несколько дней, независимо от того, с чем ей пришлось столкнуться, я ни разу не видел, чтобы она плакала, за что был ей глубоко благодарен. Я терпеть не мог, когда женщины плакали.
— Да, — ответил я. — Не будешь.
И прежде чем она успела увернуться от меня, я подхватил её сзади под руки и взмыл вверх, намеренно держа её разум открытым, а не закрывая его, как в прошлый раз, когда я летел с ней.
Я услышал, как она вздохнула от шума ветра, проносившегося мимо нас. Я скрестил руки на её груди, прижимая её к себе, и почувствовал, как забилось её сердце. Она была тёплой рядом со мной, несмотря на прохладный воздух, и через мгновение я почувствовал, как её окоченевшее тело расслабилось, и она приникла ко мне, ласково, как тростинка в воде, и её юбки накрыли мои ноги, когда мы поднялись выше.
Я намеревался донести её только до нашей квартиры на верхнем этаже, но в тот момент, когда я почувствовал её радость, я передумал. Я парил над огромным старым домом, поворачивая направо, чтобы избежать маслянистого дыма погребального костра, направляясь всё глубже в девственные леса с их тёмными деревьями, мимо сверкающей воды. Я поднялся над туманом, где солнце ярко светило над головой, согревая меня, и я позволил этому теплу течь к ней, посылая лучи тепла через неё, прежде чем она могла заледенеть в атмосфере. Мы поднялись на вершину горы, и инстинктивно я позвал слабый
Яростная атака Нефилимов заставила нас всех быть слишком занятыми поисками единственного человека, который мог бы спасти нас. Я снова позвал, но слабого шёпота не было слышно. На этот раз всё, что я мог слышать — это страстное желание Элли, поющее мне, её тело танцевало с моим, хотя её разум всё ещё боролся с этим желанием.
Мы накренились, миновав испуганную стаю канадских гусей, и я почувствовал, как она смеётся надо мной, почувствовал чистую радость, которая наполнила её, так же как она наполнила меня, когда я летел, и мои руки незаметно сжались, прижимая её ещё ближе, каким-то образом желая впитать её в свои кости.
Мои крылья расправились вокруг нас, когда я направился обратно к дому. Элли расслабилась, тёплая, мягкая и податливая, и я понял, что спонтанный полёт был мудрой идеей. Не то чтобы она не была готова снова драться со мной, как только мы сядем. Но, по крайней мере, сейчас она приняла мою силу, приняла моё прикосновение. И она снова это сделает.
Я приземлился на узкий выступ достаточно легко, планируя держаться за неё, пока мои крылья не сложатся, но стоять неподвижно на террасе было слишком хорошо, и вместо этого я прижался лицом к её шее, вдыхая её сладкий запах, пока она не запаниковала и не отпрыгнула, повернувшись, чтобы посмотреть на меня с выражением шока.
Что было неудивительно. Мои крылья были особенно впечатляющими — переливчатыми кобальтово-синими с чёрными прожилками, они символизировали одно правило Падших. Чем дольше мы жили, тем более богато были украшены наши крылья. У только что Падших были белоснежные крылья. У Люцифера, Первого Падшего, были крылья чисто чёрного цвета. Я был где-то посередине.
Я позволил им сложиться обратно, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы успокоить её, но она всё ещё смотрела на меня. Её неожиданные слёзы высохли, слава богу, и она была готова к бою. Я всё ещё ощущал затяжной след её удовольствия от нашего полёта и подавил усмешку. Никому ещё не нравилось летать в моих объятиях, и для меня это оказался почти такой же пьянящий опыт.
— Хорошо, — сказала она. — А что мы будем делать с этим бардаком? — она решила быть благоразумной.
Я чувствовал это, чувствовал, как она борется за свой обычный прагматизм.
«Нет такой большой проблемы, которую нельзя было бы решить, — думала она. — Должен же быть какой-то способ обойти это».
— Нет, — ответил я. — Мы говорим о силах, недоступных твоему пониманию. О нечто, с чем невозможно договориться.
Она не огрызнулась на меня за то, что я её читаю.
— Другими словами, мы в ловушке.
— Да.
— И тебе это не нравится?
Я чувствовал, как во мне закипает слишком знакомая ярость. Мне никогда не приходилось делить свою пару, никогда, на протяжении бесконечных лет вечности. Только Азазель женился на Источнике, и я слишком хорошо помнил трудности переходного периода. Трудности, к которым я приписывал горе и обычные проблемы в новых отношениях. Теперь я задумался.
— Тебе не нужно отвечать, — мрачно сказала она. — Я это чувствую.