Разлом
Шрифт:
— Но, господин. Мы же… мы же…, - она так и не смогла подобрать верного слова из-за нахлынувшего на неё волнения.
— Вы же что? После многочасовой работы не голодны? А мальчик? Ребёнка тоже кормить не собираетесь?
— Я не ребёнок, — тут же фыркнул пацан и получил лёгкий подзатыльник от близ стоящей женщины.
— Голодны, — призналась та, что всегда отвечала за всех, опустив глаза.
— Тогда ставьте тарелки и садитесь, остывает.
Обед выдался… необычным. За мной следили, как за каким-то диковинным зверем в клетке. Но это не мешало мне насладиться пищей. Ничего подобного я давно не ел и впервые почувствовал насыщение.
Со мной сидели ещё четверо селянок и мальчишка, чувствовавший себя, пожалуй, так же спокойно, как и я. Чего не скажешь о скованности женщин. С течением времени, мне удалось их немного растормошить. На мои вопросы, правда, в основном отвечал пацан, ну а женщины хотя бы перестали прятать глаза и заинтересованно слушали о чем мы говорим.
— А где твои родители, Игнар?
— Они давно умерли, — буркнул он, уплетая кусочек тыквы.
— И с кем ты живешь?
— С Энн, — он кивнул на ту, что пригласила меня отобедать.
— Вы родственники?
— Нет, просто я не могла оставить ребёнка на улице, господин, — тихо пояснила женщина.
— Я не ребёнок! — снова фыркнул Игнар.
— Мои родители тоже умерли, только мне тогда было пятнадцать, — поделился я с насупившимся пацаном.
Он взглянул на меня исподлобья, ковыряя ложкой еду.
— Вы такой необычный, — вдруг ляпнул пацан и ему снова прилетел подзатыльник. — Да за что?! Мы ведь все так думаем! — возмутился он, а женщины тут же спрятали глаза.
— Простите, господин, он не ведает, что говорит, — запричитала Энн.
Я хмыкнул.
Если простой люд заметил мое отличие от остальных, то что говорить о Кельваре. Наверняка, он нутром чует неладное, вот и бесится.
— Просто я южанин, — пожал плечами, продолжая так же не спеша есть.
— А из какого вы племени? — не унимался пацан, за что получил ещё один подзатыльник. Из него так мозги выбьют быстрее, чем я доем.
Этот вопрос мы проходили, поэтому без всякого опасения, сохраняя самый невозмутимый вид, который мог бы быть в сложившейся ситуации, ответил:
— Русский.
— Русский?! — вскинулась одна из женщин и тут же осеклась, принимая благопристойный вид. — Простите… просто, я… мои предки тоже были русскими.
Хммм.
Я стал пристальные ее разглядывать. Светлые волосы и глаза, типичные славянские черты лица, лёгкий румянец от ее неожиданной эмоциональной вспышки.
— Очень интересно…, - пробормотал я.
Может ли она знать о своём происхождении? И какова вероятность, что она потомок воспитанников Адама?
— Моя прапрабабушка была русской, — медленно заговорила она, разглядывая свои кисти, сложённые на коленях, — мама говорила, что ее судьба была весьма трагичной… Вашим родным не повезло так же?
— Вероятно, не повезло в той же степени, что и вашим, — размыто ответил, пытаясь понять о чем именно она ведёт речь.
— Тогда вы тоже ненавидите в себе кровь завоевателей, что убили мужей, а женщин превратили в бесправных рабынь? — ее слабый голос вдруг облачился сталью, а глаза гневно метнули молнии. Грудь тяжело поднималась, выдавая чрезмерное волнение. Неужели она держит зло из-за того, что происходило сто пятьдесят лет назад?
Я неопределённо кивнул, а она продолжила.
— Они до сих пор делают это… Ратарри и весь их род расцвёл, питаемый чужой кровью.
— Элена, снова ты за старое! Сколько раз говорить: стол не место для обсуждения крови! — нравоучительно отчитала ее Энн. — Простите, господин.
Я задумался. Значит ли это, что Ратарри потомки одной из оставшихся крипт, напавших на воспитанников Адама? Потомки выжившей элиты? А каких высот в своём развитии достигли они? Знают ли они о своём происхождении? Что ещё может знать Элена?
— К сожалению, в одном из боёв я получил сильнейший удар по голове и частично потерял память. Не помню ничего о том, что рассказывали мне родители. Но мне очень интересно знать о своих корнях. Может, вы, Элена, расскажите мне больше?
Женщина все так же тяжело дышала, пряча от меня глаза.
— Простите, господин. До меня дошли только крупицы. Мама говорила, что прапра была очень умна, но быстро угасла в неволе на глазах своего сына. Он был ещё слишком мал, чтобы осознать и запомнить больше. Но то, что врезалось в его детскую память, бережно и свято передается из поколения в поколение.
Хм, попахивает междоусобицами. Обычное дело для такого времени, вроде бы. Но у Эли все-таки расспрошу об этих Ратарри.
После обеда деревню потрясла новость: в Блоррох пожаловали Чёрные гончие. Услышав обескураженный шёпот селян, ползущий из уст в уста, я похолодел.
Алариэль.
Неужели взяли след?
Пытаясь не выдать своё нервозное состояние, прошёлся по деревне, заглядывая всюду, где только могла отыскаться Эли. Мне нужно было предупредить ее об опасности. По пути к последнему из предположительных мест, я столкнулся с гончими.
Пятеро бравых воинов по два метра в плечах, обличённых в литой чёрный доспех. Из наплечников торчали стальные шипы, а длинный плащ, колышущийся ветром, крепился к груди застежками, в виде человеческих черепов. Верх нагрудника исписан рунической надписью, а низ повторял анатомическое строение пресса. Перчатки кожаные, сменённые лишь для удобства. Искусно выделанные наручи инкрустированные чёрными самоцветами, защищают руку от запястья до локтя. Ноги и ступни укрывает тот же литой доспех, покрытый мелкой рунической письменностью. Лица скрывают шлемы, сквозь глубокие тёмные прорези которых, не видно глаз.
При моем появлении, все, как один, повернулись на звук шагов, и я заметил за спинами необыкновенные мечи. К сожалению, детально рассмотреть их не удалось, но такое мне прежде точно не встречалось.
— Что ты тут делаешь? Всем жителям велено немедленно собраться на площади, — прозвучал загробный голос одного из бойцов. Из решётчатой прорези у рта потянулась струйка плотного дыма, будто кто-то разлил жидкий азот.
— Я…эм…работал в поле… не слышал о сборе, — простецки развёл руками, демонстрируя перепачканную землей одежду.