Размышления перед казнью

Кейтель Вильгельм

Только единство и сплоченность государства, вооруженных сил и народа обеспечивают успех в войне.

Сохранение этого единства в условиях необычайно высоких требований, предъявляемых войной ко всем гражданам, является важнейшей и самой трудной задачей государственного руководства. Наш тыл должен пойти на любые жертвы, чтобы обеспечить вооруженным силам победу в войне.

Но вооруженные силы своими корнями уходят в народ. Из него они черпают свои материальные и духовные силы.

Так, тесно переплетаясь между собой, наш фатерланд, его вооруженные силы и народ сливаются в одно неразрывное целое²¹⁷.

Кейтель:

солдат и политика

«Положение начальника ОКВ»

Попытка предоставить или даже указать солдату его место в игре сил на политической арене предпринимается не только в собственном лагере, но и в лагере противников именно тогда, когда можно зафиксировать поражение. Тогда ссылаются на тезис Клаузевица, что «война есть продолжение политики иными средствами», и упрекают солдата в том, что он не понимал или же неправильно видел и использовал политическую обстановку. Когда генерал Людендорф в последней фазе Первой мировой войны вторгся в сферу германской политики, он оказался вынужденным столь сильно оправдывать ее в своих «Воспоминаниях» именно потому, что тем самым германский солдат подался в ту область деятельности, которая, по сути своей, никогда не являлась солдатской и вела лишь к появлению «политического генерала» и к политизации вооруженных сил. Показать опасность этого и на будущие времена — такова была важная цель высказываний Людендорфа...

Он ставит вопрос о том, как сформировались те условия, которые господствовали в 1920—1933 гг. Не вдаваясь в подробности, следует констатировать: руководство рейхсвера — независимо от чисто политических военных министров (Носке, Гесслер, 1lb>ё-нер²¹⁸) — послужило прототипом «политических генералов» — фон Секта (внешняя политика) и фон Шлейхера (внутренняя политика)²¹⁹. Но оба они резко препятствовали любому распространению этого явления в своей командной сфере.

Какова была ситуация в 1933 г.? Имперский военный министр являлся имеющим решающий голос членом имперского правительства; ему — наряду с имперским министром иностранных дел — предназначалось второе место в кабинете рейхсканцлера. Нет сомнения: имперский военный министр был фигурой политической и по меньшей мере мог сказать свое веское слово в области внешней политики рейха. Поскольку после его ухода в январе [19]38 г. пост министра, ответственного за вооруженные силы в целом, больше занят не был, политическое представительство вермахта в имперском правительстве заглохло. Ярко выраженную политическую роль в нем играл только имперский министр авиации Геринг, который не раз выполнял политические миссии (Польша, Италия, Испания, Швеция и т.д.) и наряду с министром иностранных дел был доверенным лицом фюрера в данной области.

В противоположность этому, главнокомандующие сухопутными войсками и военно-морским флотом от своего влияния на формирование внешней политики сознательно воздерживались и ограничивались лишь тем, что в рамках развития внешнеполитических событий и отношений делали из них в каждом отдельном случае вытекающие отсюда выводы и при определенных обстоятельствах обсуждали их с самим фюрером.

Усилия сухопутных войск и восстановление большого генерального штаба (наряду с возрождением власти над всеми вооруженными силами в целом) с полной очевидностью диктовались стремлением вновь приобрести хотя бы такое влияние на внешнюю политику рейха, чтобы она была оправдана с политической точки зрения. Как известно, министр отказывался от этого намерения неоднократно, а фюрер отбросил его окончательно.

Вот так мы в 1938 г. и вступили в период тех военнополитических

акций (не считая коротких интервалов), которые следовали почти без передышки, сменяя одна другую. Ответственной же перед имперским правительством инстанции вооруженных сил (военного министра) более уже не существовало, после того как фюрер сам принял на себя ее прежние функции, а мне приказал возглавить те министерско-административно-управленческие дела, которые я был обязан вершить по его поручению, будучи связан его директивами. Таким образом, никакой самостоятельной ответственности мне предоставлено не было. Я отвечал только за осуществление требуемых мер, согласием на проведение которых должен был предварительно заручиться у фюрера. Без этого я полномочий не имел и не был в состоянии добиться чего-либо от главнокомандующих составными частями вермахта и от имперских гражданских министерств.

Мои попытки в данном направлении срывались, так как фюрер (если только он, с деловой точки зрения, заранее не принимал категорического решения в мою пользу) с ними не считался.

Моя готовность взять ответственность на себя терпела крах из-за отсутствия у меня права добиваться своего, т.е. приказывать! Право отдавать приказы фюрер оставил исключительно за собой...

Но это сознательное и желаемое [фюрером] ограничение моих компетенций я во все возрастающей мере воспринимал как гнетущее и крайне мешающее. Тем не менее, как «представитель вооруженных сил», я принадлежал к непосредственному окружению фюрера (вопреки своему желанию и выходя за рамки своей, самой по себе ограниченной, сферы военной деятельности). Постепенно я оказался втянутым во всякие дела и события, которые лишь совсем косвенно затрагивали или же вообще никак не касались меня. Стоило только возникнуть какому-нибудь так или иначе связанному по времени и характеру с военным руководством делу, как меня попросту захлестывал этот поток, из которого я не мог выбраться.

Добавим к сему совершенно чуждый солдату неупорядоченный стиль работы фюрера, пренебрегавшего всяческими компетенциями и разделением задач и по собственному произволу отдававшего приказы с требованием их немедленной передачи дальше, не считаясь с тем, кто же именно в служебном порядке отвечает за их осуществление.

Ликвидация самостоятельных функций военного министра как гаранта политических и государственно-правовых основ воо-ружсшшх сил создала тот вакуум, который обеспечил фюреру желанную свободу действий, а меня поставил перед неразрешимой задачей. Проблемы и задачи отнюдь не стали решенными оттого, что были уничтожены органы, призванные заниматься ими.

Как ни противился я внутренне и внешне использованию меня за пределами функций моей должности начальника чисто воешюго штаба, я просто не мог ничего поделать с этим. Хотел я или нет, я почти автоматически — уже в силу одного только своего присутствия — оказывался вовлеченным в водоворот разных дел, зачастую даже и не предчувствуя и не зная, о чем вообще идет речь. При этом меня ни о чем не спрашивали, и никакой возможности высказаться я не имел, а был просто немым свидетелем происходившего. А для общественности и непосвященных в обычаи ставки фюрера я и внутренне, и внешне являлся «политическим генералом».

Но я был только солдат, и как таковой — повиновался... Единственным извинением мне могут служить моя недостаточная проницательность, а также сила той личности, которой я оказался противопоставлен и противостоять которой был не в состоянии: я подчинился ее диктаторской воле. И тут ровным счетом ничего не меняет мое внутреннее несогласие, мои частые попытки с глазу на глаз высказывать серьезные опасения и просьбы о моей отставке. Я не устоял и поступков своих оправдать не могу. В лучшем случае — могу их только объяснить...^{218 220 221}