Разновидности зла
Шрифт:
— Я знаю, что такое не прощают, я просто…
— Мама…
Я повернулся. На меня во все глаза смотрел пацан лет десяти-двенадцати, со светлыми, можно сказать, белесыми волосами, вихрастый и загорелый. И глаза у него, при рождении бывшие более темными, более глубокого оттенка синего, сейчас выгорели, став светло-голубыми, как местное, бездонное небо.
Такими же, как у меня.
Люнетта повернулась и посмотрела на меня. А я во все глаза смотрел на нее. И мы смогли сказать друг другу то, что словами невозможно было сказать.
Люнетта ничего больше не спросила у меня. А я ничего не спросил у нее. Как-то так
Мой наркотик — снова со мной. Я — конченый наркоман, доверять которому нельзя. Ни в чем, ни на минуту…
Цепь предательств, которая когда-то должна была оборваться. Вместе с чьей-то жизнью, потому что никак иначе ее оборвать было нельзя…
Я предал Анахиту. Николай предал меня. Сейчас я предавал Николая. Когда мы утром сидели за столом, почему-то я молил Бога, Аллаха и всех, кого знал — казалось, что Николай здесь, с нами. Дай Аллах, чтобы это казалось только мне…
Анахита изменилась — из юной, захваченной кошмаром махдистского мятежа девушки она превратилась во взрослую и уверенную в себе женщину. Несколько лет она покоряла сердца при Дворе и сейчас, вот уже несколько лет, сидела здесь, в пыльном туркестанском приграничье, в построенном для нее дворце — как птица в клетке. Ее ненавидели все — Ксения готова была ее убить за то, что она отняла у нее и брата и любовника, женщины никогда не прощают такое посягательство на свою территорию. Павел, юный будущий Император, ненавидел ее за то, что из-за Люнетты разрушился брак отца и мамы, и мама была вынуждена уехать. Конечно, виноват в этом, прежде всего, сам Николай… его походы не заканчивались при Люнетте и с ее ссылкой развернулись с новой силой, даже несмотря на официальное воссоединение семьи. Да только кто это объяснит пацану, который своими собственными глазами видит, как папа и мама обижаются, ненавидят друг друга, и видит конкретную причину этого. Дети ведь все прекрасно понимают, их не обманешь. Санкт-Петербург был для нее закрыт навсегда, в Тегеране ее наверняка убили бы — и лишь здесь, в далекой азиатской глуши, в бессрочной ссылке, она могла доживать свои дни, растя детей. Но мне… нет, черт меня возьми, я просто не допущу этого. И пусть мои отношения с Ксенией разрушатся навсегда, я знал, что возврата к Люнетте она не простит и будет мстить, но мне было все равно.
Как наркоману — в поисках дозы.
У пацана были блекло-голубые глаза, как у меня. У дочери Люнетты, очаровательной темноволосой кокетки лет шести-семи, — темно-голубые, цвета кобальта, как у Николая. Я не верю во все эти анализы, в ДНК и прочую ерунду. Здесь — все доказательства, и других мне не надо. И черт меня возьми если я не сделаю все, что только можно, для своего третьего сына и дочери Николая. Они не будут здесь гнить, как прокаженные в специально отведенном их месте.
— Мы с Александром… — Люнетта споткнулась, откашлялась и снова продолжила… — в общем, у него есть конюшня. И лошади. Не хочешь посмотреть?
Лошади…
Восхитительные, грациозные создания с умными и все понимающими глазами. Нервные, благородные линии… это не тяжеловозы, это скакуны лучших кровей.
За дворцом была конюшня с закрытым манежем. Крытое здание — песочного цвета стены обрываются зеленой волной купола из укрепленного стекла. Под
И все было бы ничего, если бы не Афганистан за спиной, кровь и смерть, если не учитывать, что Люнетта — не моя жена, и что она здесь в ссылке, и что этот парень считает своим отцом совсем другого человека и явно ненавидит его, потому что тот его предал. А когда я скажу ему правду, то он будет ненавидеть и меня, потому что я тоже предал его и его мать. И еще есть куча соглядатаев в доме, агенты МВД, которые уже явно отсняли все, что происходит, во всех ракурсах и отправили в Санкт-Петербург, и Ксения, которая непременно увидит это рано или поздно, придет в ярость, потому что тоже сочтет себя преданной. В гневе она способна на все или почти на все, но, если она добьется моей отставки, это еще не самое страшное будет, это простой, честный и открытый ответный удар. Хуже всего будет, если она промолчит, затаит злобу и отомстит в тот момент, когда я буду больше всего нуждаться в ней и ее поддержке. Обопрусь на то, что считаю надежным, и полечу в пустоту…
Я не должен быть здесь. Всем лучше было бы, если бы я безвылазно сидел в Афганистане.
Но мой наркотик — снова со мной. Я — конченый наркоман, доверять которому нельзя. Ни в чем, ни на минуту…
Александр закончил с жеребцом, передал его конюшему. Подошел к невысокой ограде, глаза его сверкали радостью и гордостью, как у всякого человека, отлично справившегося с трудным делом…
Я не знал, как начать и вообще что говорить. Но он мне помог.
— А я вас знаю! — сообщил он.
— Вот как? И кто же я?
— Вы адмирал Воронцов. Тот, кто расправился с генералом Тимуром. Про вас говорил весь Интернет и статьи в газетах писали.
— Вообще-то это был не я, — сказал я, — я просто тот старый мерзавец, которого можно сунуть под объективы телекамер, который умеет говорить правильные слова и которому не надо больше служить. Те люди, которые действительно это сделали, продолжают служить, и миру совсем ни к чему знать про их подвиг. Это опасно для них самих, понимаешь?
— Понимаю…
Александр замялся, как будто что-то хотел сказать.
— Говори, — подбодрил его я.
— Я… знаете, я хочу, как вы, служить в специальных войсках.
— В специальных войсках? Это непросто.
— Знаю. Но я занимаюсь каждый день. Здесь все равно нечего делать, и… нет скаутского отряда, но я все равно занимаюсь. Я хотел бы попросить… может, дадите рекомендацию?
Уловив сомнения, подросток горячо выпалил:
— Я не подведу, честно!
М-да… Ну, вот и что делать?
— Саша… проблема в том, что я уже пообещал одному человеку…
На лице подростка отразилось разочарование.
— …но я попрошу одного хорошего друга там, в Афганистане. Ты же знаешь, сейчас я служу там. Он полковник казачьих войск, командир сил спецназа и даст тебе рекомендацию. Полковник Тимофеев Александр Саввич, твой тезка. Я попрошу его приехать сюда, он познакомится с тобой, и я уверен — тебе не откажет. Если ты хочешь служить — ты будешь служить…
Открылась дверь, я заметил какую-то даму и понял, что пришло время для учебы. Александр, как и многие дворянские дети, учился не в гимназии, а с личным преподавателем и при помощи специальных дистанционных курсов, которые читали лучшие педагоги страны.