Разрушитель
Шрифт:
– Ах так! – не нашел, что ответить Спаркслин.
До начала операции у нас уйма времени. Чем займемся?
Трей и Джон Спарки сидели на легкой террасе, нагретой нежарким осенним солнцем.
После кофе курить хотелось так, что сводило скулы. Джон высыпал табачную труху вперемежку с бумагой и разложил свое нищее богатство на ступеньке. Прямо к террасе подступали густые заросли крапивы. Огромные темно-зеленые листья и сочные стебли, усеянные мохнатыми колючками, к прогулке по саду не располагали.
– Может, визор посмотрим? – Трей чувствовала себя виноватой. Что-то и почему-то она делала для Спаркслина не так. Разобраться, в чем именно, девушка не могла. Вот виновата, и все!
– Визор? – поморщился Джон.
Кое-какое представление о вкусах аудитории он еще в кафе получил.
– Мы можем выбрать передачу из любого времени! – заторопилась добавить Трейси. – Хочешь, даже воспроизведем тот канал, который ты смотрел в день, когда тебя казнили?
Деликатностью, несмотря на все лозунги Общества мира, его члены не отличались, но тут другая мысль мелькнула у него.
– О'кей! Покажи мне землетрясение!
Трейси замялась:
– Но…
Спаркслин резким рывком встал с кресла:
– Я хочу видеть, куда делся мой мир!
МИРОТРЯСЕНИЕ
Шестиугольное помещение с рядом кресел перед темной стеной и было залом визора-регенератора. Трей попыталась разъяснить принцип, по которому действует аппарат.
– Потом! – отмахнулся Спарк, впиваясь взглядом в экран.
Пошли привычные цифры ракардов. Сменились мельтешащими кругами.
Спарк чувствовал, как изображение затягивает. В зале померк, а затем и, погас свет. На мгновение Спаркслину показалось, что он ослеп.
Из-за горизонта фиолетовым светильником разгорелась заря. Лос-Анджелес притих, прислонившись к океану. Или это океан шел приступом на город: огромные волны с ревом и грохотом ринулись на городские кварталы. Континент раскололся гигантским провалом.
В теснине зарычало, плюясь валунами. Игрушечными домиками рушились строения. Магма, миллионы лет искавшая путь наружу, плеснулась раскаленным фейерверком. Вот еще в одном месте взломалась кора земли. Еще один язык лавы. Небо, затянутое стремительно несущимися тучами, сумасшедше показывало земле насмешливое солнце в разрывах облаков. Ураганный ветер забавлялся с вывороченными деревьями и поднятыми в воздух автомобилями. Людские фигурки, нелепые и неуклюжие, цеплялись за то, на чем извечно держалась жизнь. Но и земля предавала, разверзшись. Необычные ярко-оранжевые молнии косили горизонт. В воздухе трещали электрические разряды. Беременное небо разродилось сплошным ливневым потоком. Но вода испарялась густым туманом, не успев долететь до земли.
Кромешная тьма, рассеиваемая языками горящей лавы. Горизонт вздыбился и ушел вертикально вверх.
Смерть, неуправляемая смерть без логики и снисхождения. А океан, ворвавшись в город, стеною волн размывал останки. Посреди бывших улиц, проспектов и площадей бесновались огонь и вода. Огонь взбирался на уцелевшие клыки небоскребов. Долины поменьше умирали первыми.
Насколько хватало глаз, вспыхивали один за другим огненные кратеры и воронки. И туда же с воем и шипением устремлялся океан. Волна набегала на огненный зев. Вспышка – и хлесткий удар.
Измученная Земля возмутилась, вздрогнула. Затряслась, словно пытаясь встать на дыбы и вывернуться наизнанку.
Казалось, концу света не будет конца.
Но конец настал. Земля, развороченная и не похожая сама на себя, замерла. Стих ветер. Моросящий дождь падал на огненные дорожки лавы, дорожки темнели, замедляя движение и темнея.
Но это был уже другой, чужой и незнакомый Спаркслину мир. Джон не узнавал город – сами улицы, понятие улиц исчезло. Из-под развалин выбирались четырехногие пауки, слишком маленькие на фоне катаклизма, чтобы в шевелящихся фигурках можно было признать людей. Некоторые пытались встать. Кому-то это удавалось. Они стояли, пошатываясь, на руинах родного города и щурились на неяркий солнечный день.
Трейси неуловимым движением зажгла свет. Коснулась руки Джона:
– И это – наименее пострадавший континент, – тихо пояснила она, заглядывая в безглазое лицо Спарки.
Джон не мог прийти в себя: в фантастических фильмах его времени режиссеры, стакнувшись с операторами, частенько запугивали мир страшными движущими картинками. Но никому и в голову не приходило, что спятившая природа и в самом деле воплотит в жизнь фильмы ужасов.
Спарки, как от боли, прикрыл глаза. Он молился лишь о том, чтобы Ди и Элли захлебнулись, а не сгорели живыми.
– Пора на работу! – напомнила Трей.
На нее фильм впечатления не произвел: все это было таким нереальным и непохожим на то, что знала девушка, что не могло иметь к ней и ее миру никакого отношения.
Точно так же мы слышали о кострах средневековья и чудесных девичьих ножках, изуродованных в испанском сапоге. Но кто из нас содрогается от ужаса и жалости к людям, чей пепел давно истлел, а кости превратились в прах?
На минуту Трей исчезла. Джон не заметил ни входа, ни выхода, просто девушка стояла рядом – и испарилась.
– Опять новомодные штучки, – он рассеянно обвел взглядом зал.
Зала не было. Спарки стоял посреди разрушенной улицы. Кое-где огонь еще лизал дерево. Стоял удушающий смрад от гари и дыма с тошнотворно сладковатым привкусом.
Любопытный огненный язычок потянулся к металлическим цистернам, удерживающимся в этом хаосе в строго вертикальном положении. «Лучший бензин штата!» – вывел масляной краской какой-то шутник на цилиндрах.
Джон сто лет видел бензин, бензовозы и бочки с горючим, но, странно, почему у этого бензина запах цветущего миндаля?
А огонек, словно забавляясь, лез в чужие машины, кольцом окружал цистерны. Детский голос незатейливо напевал песенку о пироге, что испекли на именины.
Джон, на грани реальности и бреда, метнулся вперед.
В нескольких метрах от него зияла желтым песком воронкообразная яма. Далеко на дне – кучи мусора, ощерившихся щепой досок, чей-то автомобиль вверх колесами.
Спарки поднатужился, перевернул цистерну и перекатил через ожерелье пламени.
Снизу донесся грохот. Бочек было пять или шесть. Наконец, последняя рухнула на песок воронки.