Разрыв

Амфитеатров Александр Валентинович

— Спитъ — и славу Богу!.. стало быть, конецъ безобразію! — радостно воскликнулъ Туркинъ.

Былъ второй часъ ночи; Туркинъ уже часа три, какъ былъ въ постели и видлъ прекрасные сны. Грезился ему чудный садъ съ яркимъ солнечнымъ свтомъ, пестрыми клумбами, желтыми дорожками… все

было красиво, чисто, аккуратно, — одно не хорошо: въ эдемъ этотъ доносился откуда-то ревъ, не то звриный вой, не то гнвный человческій крикъ. Туркинъ ороблъ, началъ прислушиваться и вмст съ тмъ просыпаться… Ревъ усилился, и Туркину стало совершенно ясно, что летитъ онъ не откуда-либо еще, а съ дивана, гд вечеромъ уснулъ Иванъ Карповичъ. Въ ту же минуту Туркинъ слетлъ съ постели отъ сильнаго удара въ плечо и, перепуганный на смерть, увидалъ надъ собою, при свт предъиконной лампадки, страшное багровое лицо съ выкатившимися блками глазъ… Лицо дергалось безобразными гримасами, кривя запекшійся ротъ, изъ котораго вырывался густой, басовый, совершенно животный вой!..

— Тишенко! что съ тобой?.. — завизжалъ Туркинъ: — „допился!“ — какъ молнія, мелькнула у него мысль…

— Иди къ ней! иди! — ревлъ Иванъ Карповичъ, чуть не ломая ему плечо желзными пальцами, — гони ее… о-о-о!.. изве… изве… ла… не… ни… зм… змя…

Слова вылегали у него изъ гортани не слитно, а слово за слогомъ, какъ лай…

— Куда я пойду? — защищался Туркинъ, — сумасшедшій! опомнись! Теперь ночь…

— Не пойдешь? Ночь, говоришь, ночь! Ладно же! Я… я самъ… я пойду… — кричалъ Иванъ Карповичъ, колотя себя въ грудь кулаками и вдругъ, согнувшись въ половину своего большого роста, какъ зврь, шмыгнулъ за дверь номера, сбивъ съ ногъ спшившаго на ночной шумъ коридорнаго…

— Караулъ! — завопилъ вслдъ ему освобожденный Туркинъ, — но Тишенко уже сбгалъ по лстниц, качаясь, спотыкаясь о ступеньки, колотясь о перила. Онъ ничего не видлъ передъ собой — красная мгла застилала ему глаза, — но бжалъ впередъ по слпому неистовому инстинкту.

— Вошелъ? ты говоришь, вошелъ? — торопливо спрашивали дворника дома, гд квартировалъ Тишенко, подоспвшіе вслдъ за бшенымъ, Туркинъ и околоточный…

— Какъ же: во дворъ прошли и прямо по черной лстниц…

— Что жъ ты его не держалъ? Разв не видалъ, что человкъ не въ себ?! — озлился околоточный.

— Да мн и то чудно показалось, какъ это они безъ шапки…

— То-то „чудно“! А еще дворникъ… животное!.. Городовые! Карповъ! Филатовъ! ступай впередъ но лстниц, мы завами…

Въ квартир Ивана Карповича была тишь и темь. Околоточный чиркнулъ спичкою и освтилъ пустую кухню… въ сосдней комнат — столовой валялся на долу подсвчникъ съ потухшей, разбитою на куски свчой… Туркинъ подобралъ огарокъ, зажегъ…

— Господи помилуй! — охнулъ дворникъ, и вс попятились: изъ дверей спальной катилась въ столовую черная широкая струя…

Аннушка — еще теплая и трепещущая — лежала за дверью съ проломленною головою. Орудіе убійства — утюгъ — Тишенко бросилъ тутъ же… Самого его нашли въ передней: сидя на томъ самомъ мст, гд недавно его напугала Аннушка, онъ спалъ крпкимъ сномъ съ самымъ спокойнымъ и довольнымъ выраженіемъ на утомленномъ лиц…

1911