Разведка без мифов
Шрифт:
— Вы разрешите мне сделать перевязку? — спросил он, поморщившись.
— Сейчас вас осмотрит врач и будет оказана помощь.
Через минуту конвойный ввел следующего, а раненому разрешили идти.
— Меня расстреляют? — спросил раненый, обернувшись с порога.
— Не думаю, — ответил Артур, — но это зависит не от меня.
Вторым был тщедушный молодой парень без знаков различия. Быстрые вороватые глаза, тонкие злые губы. Артур не предложил ему сесть. Этот пытался придать своему лицу угодливую улыбку. Ничего не получилось. Лицо подергивало судорогой, в глазах застыл страх. На вопросы он отвечал торопливо и явно
— Это портмоне он выбросил при задержании, — тихо сказал Сальвадор, кивнув головой в сторону пленного. Он не знает, что мы его подняли.
Вернувшись на свое место, я стала рассматривать находившиеся в портмоне бумаги, положив их на колени так, чтобы пленный не видел.
— Почему вы не носите знаков различия? — Продолжал допрашивать Артур.
— Я направлялся в отпуск, и потом — я ведь не офицер.
— Командиру батальона представили вас в штабе как офицера,
— Возможно. Я не обратил внимания.
Между тем я развернула одну из бумаг. Документ был напечатан на хорошей плотной бумаге с печатями. В нем говорилось, что лейтенант республиканской армии такой-то перебежал на сторону фашистов и представил штабу корпуса ценные сведения, и что ему объявляется благодарность. Тем временем пленный продолжал врать. Я быстрым движением руки положила портмоне с развернутой бумагой на стол и посмотрела на пленного. Он вздрогнул и заметно побледнел. Все понятно — узнал свое портмоне.
— Что это такое? — спросил Артур.
Я перевела ему содержание бумаги. Минуту длилось молчание. Потом пленный тихо сказал, не поднимая глаз:
— Я бы хотел исповедаться, если можно.
— Можно. — коротко бросил Артур и приказал вывести пленного.
Через три дня ко мне пришел Ретамеро. Вид у него был обиженный и растерянный. Он молча протянул мне свежую газету с большей статьей, отмеченной на полях красным карандашом, и терпеливо выждал, пока прочту.
— Хосефа, смотри, здесь один лейтенант присвоил себе всю нашу операцию… Он командует ротой на том участке, где мы переходили фронт, и провожал нас до переднего окопа, но дальше мы его не взяли.
Я тоже возмутилась нахальством этого лейтенанта и побежала к Артуру. Узнав, в чем дело, он ничуть не огорчился. Мне даже показалось, что он остался доволен.
— Очень хорошо. — сказал он, когда я кончила читать статью. О нас меньше будут говорить.
— Но ведь ребятам обидно!
— Тем, кто намерен собирать аплодисменты, в разведке делать нечего. Говорить и писать будут не о нас… Пойди и объясни это бойцам.
Конечно, Артур был прав, и все-таки обидно.
Вечером Артур предупредил, что с утра поедем на позиции. Наверно, он уже наметил подходящий участок и хочет посмотреть его на местности. Утром, наскоро проглотив горох, спешу в отряд. Вскоре показалась и машина Артура. К нашему удивлению, он приехал не один. За ним из машины вышел высокий белокурый молодой человек в простом сером костюме.
— Капитан Базиль (Василий Цветков. — Е.П.), сапер.
Мы поздоровались и вопросительно посмотрели на Артура. Гостей у нас, обычно, не принимали, и случай был исключительный.
— Некоторое время побудет у нас, чтобы освоиться с условиями работы, и подучит подрывному делу.
Я перевела бойцам, что приехал инструктор-сапер и будет с ними заниматься. Напитан очень приветливо улыбался, но в разговор не вступал, по-испански, видимо, не говорил.
— Если хотите, можете остаться в казарме, скорее научитесь объясняться с бойцами, но на операцию я вас пока не возьму. — Сказал Артур.
Капитан был согласен и попросил разрешения осмотреть лабораторию. Раньше мы получали готовые мины и только немного усовершенствовали их, но после гибели Гармоны Артур от них отказался. Выход был назначен на следующий день. Все принялись за подготовку, а мы с Артуром отправились домой. С утра пришлось заниматься гостями — приехали два офицера с Мадридского фронта. Командир разведотряда, Леня Писарев, сын эмигранта из Брюсселя, хорошо говорит по-русски; второй — Лев Василевский, в его обязанности входило обеспечение этого отряда. В Мадриде я с ним иногда встречалась. Артур дал им «взаймы» один автомат; больше мы дать не могли, так как вечером сами должны были выходить. После обеда проводили их и стали собираться в дорогу. Мне предстояло проехать километров тридцать-сорок машиной и дальше пешком — километра три. Перед этим надо было заскочить в штаб батальона за Андрэ. Артуру ехать километров семьдесят, и он выехал немедленно.
В отряде никто не спал. В землянке на деревянном табурете горела коптилка. В слабом свете я разглядела нашего Мануэля. Он лежал на соломенном тюфяке и смотрел страдальчески. Мне почудилось что-то виноватое в выражении его лица.
— Почему ты здесь? — Мануэль молчал.
— Он заболел, ему стало плохо, — пояснил один из бойцов.
Я пытливо посмотрела на Мануэля — не очень-то в это верилось. Мануэль никогда не проявлял особой готовности участвовать в операциях, но мы не отчисляли его из отряда потому, что он искренне хотел побороть свою нерешительность.
Бывало и раньше, что он отказывался от выхода, но обычно заранее. Я думаю, что при Артуре он пошел бы. Мы с капитаном направились к окопам, но едва успели спуститься, как раздался выстрел. Следом за ним несколько очередей из автоматов. Минуту эхо перекатывало отзвуки по дальним холмам и ущельям, потом все стихло. Солдаты в окопах напряженно вслушивались. Нервы были так напряжены, что когда раздался взрыв гранаты, мы вздрогнули. По фронту покатилась беспорядочная стрельба, но оттуда, где она возникла, мы не услышали больше ни звука. Похоже, что наши разведчики оторвались от преследования.
— Вашим солдатам, — обратилась я к комбату, — возможно, придется поддержать наших.
Комбат молча исчез в темноте. Вокруг шептались бойцы обороны. Было ясно, что произошла стычка, и нашим пришлось открыть огонь. А потом? Удалось ли им надежно оторваться и скрыться? Перестрелка произошла приблизительно в километре от линии фронта. Возможно, разведчикам придется выходить на другом участке фронта. Комбат вернулся.
— Пойдет группа солдат первой роты, — сказал он. — Советую все же подождать минут пять-десять. Может быть, они выйдут сами.