Развитие российской Арктики. Советский опыт в контексте современных стратегий (на материалах Крайнего Севера Урала и Западной Сибири)
Шрифт:
Уже к началу XVII в. в прилегающих к России арктических акваториях активность западноевропейцев по разведке удобных путей к «соболиным» местам пришла в соприкосновение с деятельностью русских поморов-промышленников, результатом чего явился не только рост коммерции, но и прогресс в освоении арктической навигации. Устойчивость и относительную интенсивность русскому морскому пути на сибирский Север сообщало наличие опорного пункта русской пушной торговли – Мангазеи, возникшей в Тазовской губе как промысловый район, по-видимому, еще в 70-х гг. XVI в. Обобщенные В.А. Александровым сведения о промысловой активности в районе Мангазеи и ранних арктических плаваниях русских людей к Оби и Енисею не оставляют сомнений в том, что эта северная территория стала объектом «массового освоения» вольными промышленниками задолго до обретения ею статуса «государьской вотчины» [69] . Сообщение Сибирского летописного свода, относящее отправку в «Мангазейские земли» воеводы Федора Дьякова с тобольскими целовальниками к 1598 г., указывает лишь на стремление правительства эту промысловую активность взять «под государскую руку» и обложить местное населением ясаком. Пушные богатства Мангазейского края заставили русские власти уже в 1601 г. поставить там «город» и назначить первых воевод [70] .
69
Александров
70
ПСРЛ. Т. 36. Ч. 1. С. 140, 141.
«Жизненный цикл» «златокипящей» Мангазеи, причины ее расцвета и последующего запустения нельзя объяснить одним лишь исчерпанием временной конъюнктуры богатого пушного промысла. Мангазея не только контролировала обширные промысловые территории, но и служила перевалочной базой для выхода к устью Енисея (через р. Турухан), куда русские промышленники проникли уже к 1610 г. Значительные обороты торговли пушниной в Мангазее, достигавшие, по некоторым данным, нескольких сотен тысяч рублей (что по тем временам было колоссальной суммой), притягивали, как магнит, самые разные стороны в процесс освоения этого края, что обусловило довольно сложную комбинацию государственных и частных интересов. Причем последние были представлены не только русскими промышленниками, но и иностранцами, что, в свою очередь, привносило в экономическую конкуренцию охранительно-политические соображения. Немаловажно и то, что на степень активности каждой из указанных групп интересов оказывали самое серьезное влияние технико-географические условия освоения северных окраин.
Условием процветания мангазейской торговли и связанного с ней морского пути на Сибирский Север во многом являлась как раз периферийность полярного побережья Сибири, его относительная изолированность от остальной территории страны, что было причиной отсутствия здесь эффективного правительственного контроля и довольно долго позволяло торговцам фактически беспошлинно вывозить пушнину на европейские рынки и, наоборот, ходить кочами «со всякими немецкими товары» в Мангазею [71] . Возникало нечто похожее на русско-западноевропейский торговый транзит, неподконтрольный русскому правительству. Сыграли в этом свою роль и естественные для рубежа XVI–XVII вв. пределы русской колонизации Сибири. До того как русское правительство приступило к более или менее активной политике присоединения Сибири и прокладке волоковых (сухопутно-речных) дорог, ручейки русской колонизации неизбежно должны были тяготеть к ее полярным окраинам. Даже ограниченный периодом навигации морской путь с короткими волоковыми перебросками и удобными переходами «море – река» мог в то время выдерживать конкуренцию с любой из сухопутных трасс, прокладываемых через глухие и неисследованные горно-таежные местности. Рост беспошлинной торговли пушниной и боязнь иностранной конкуренции в конце концов привели к тому, что после введения ряда ограничительных мер в 1620 г. указом царя Михаила Федоровича был окончательно закрыт «Мангазейский морской ход» вдоль северных берегов Сибири, дабы «Немецкие люди от Пустаозера и от Архангилского города в Мангазею дороги не знали и в Мангазею не ездили» [72] . Однако эта мера, устранив возможность проникновения иностранцев на сибирский Север, рикошетом ударила и по русскому полярному мореходству, что привело в конечном итоге к угасанию «златокипящей» Мангазеи – крупнейшего русского центра пушной торговли на севере Сибири.
71
Всемирная история. С. 99.
72
Русская историческая библиотека, издаваемая Археографической комиссией. Т. 2. СПб., 1875. Стлб. 1072–1074.
Закрытие «морского хода», постепенное (и в ряде случаев принудительное) смещение основных путей в Сибирь на юг, наряду с исчерпанием наиболее богатых ресурсов пушнины, постепенно изменили баланс преимуществ и трудностей, связанных с освоением «Мангазейской земли»: насколько беспрепятственный морской торговый транзит и временный характер присутствия здесь подвижного промыслового элемента способствовали процветанию Мангазеи, настолько же трудности внедрения здесь более планомерных методов освоения территории и закрепления постоянного населения (например, регулярная доставка хлебных запасов) вели к ее угасанию. В результате Север на длительное время превращался в территорию «отложенного исторического спроса», которую государство охраняло от внешних притязаний, но само еще не было способно эффективно использовать.
Однако прежде чем российский Север на долгие десятилетия застыл в своем развитии, он с начала XVIII в. испытал еще один конъюнктурный взлет активности, на этот раз почти целиком связанный с государственными проектами освоения полярных окраин, в которых уже угадываются черты формирующегося стратегического подхода. С середины XVII в. когда-то возбуждавший умы иностранцев дискурс о поиске путей в Индию и Китай вдоль северо-восточных окраин Евразии постепенно становится актуальным и в самой России. К этому времени даже иностранные наблюдатели почти целиком связывали возможность отыскать Северо-Восточный проход с заинтересованностью в этом русского правительства. Это было обусловлено рядом обстоятельств. Во-первых, гораздо более полным становится знание и русскими, и иностранцами географических пределов Русского государства. В частности, тот факт, что русская территория непосредственно примыкает на востоке к Китаю, уже не был покрыт таким мраком неизвестности, какой окутывал подобные сообщения столетие назад. Англичанин Сэмюэл Коллинс в своем сочинении «Нынешнее состояние России» (1667 г.) уже не только определенно знает, что Сибирь примыкает «к стене Китайской», но и приводит важные сведения, полученные им от торговавшего с китайцами человека, который «видел за Сибирью море, на котором были корабли и люди в странных одеждах, сходные с китайцами, богатые парчой и драгоценными каменьями и носящие бороду только на верхней губе» [73] . Другой источник – «Сказание о Московии» Якова Рейтенфельса (1680 г.) – дает нам едва ли не полную энциклопедию русской жизни, в значительной своей части развенчивающую многие прежние, откровенно фантастические, представления о России. Рейтенфельс не только вполне реалистично для своего времени обозначает границы Русского государства (на востоке и севере он указывает следующие рубежи: «тюменцы, китайцы, тунгузы, мангазейцы, река Пясида, Татарское и Ледовитое море, пролив при Новой Земле, Белое море и мыс Мотка»), но и как о факте огромного значения пишет об однородности и связности всех русских земель, об отсутствии между ними «владений какого-либо постороннего властителя». По его мнению, по этой причине на русской территории «путешественникам предоставляется во всех направлениях совершенно открытая и свободная дорога». Касаясь волновавшей европейцев темы поисков северного пути в Китай «вокруг Новой Земли, которым тщетно до сей поры пытались проплыть англичане, батавы и датчане», Рейтенфельс подчеркивает, что «совершить это дело может всего легче сам царь, у которого оно, так сказать, всецело
73
Утверждение династии / Андрей Роде. Августин Мейерберг. Самуэль Коллинс. Яков Рейтенфельс. М., 1997. С. 210.
74
Там же. С. 338.
Л.С. Берг, обсуждая вопрос о том, в какой степени иностранные проекты морского пути в Китай влияли на политику русского правительства по развитию связей с этой страной, упоминает анонимное «Описание чего ради невозможно от Архангельского города морем проходити в Китайское государство и оттоле к восточной Индии», впервые опубликованное в 1893 г., но относящееся ко второй половине XVII в. По мнению ученого, это сочинение могло принадлежать перу Николая Спафария, который в 1675 г. отправлялся послом в Китай. Возможно, русское правительство рассматривало и вариант отправки посольства морским путем, через Ледовитое море, в связи с чем и появилась на свет записка, живописующая нечеловеческие трудности прохождения морем через льды и стужу. Примечательно упоминание в записке и другого направления плавания в Китай – поперек Ледовитого океана, через полюс, в чем слышатся отголоски западноевропейских идей о наличии свободного моря в высоких широтах Арктики [75] .
75
Берг Л.С. Очерки по истории русских географических открытий. М.; Л., 1946. С. 17–18.
Нельзя, однако, в полной мере согласиться с Л.С. Бергом в его оценке мнения Юрия Крижанича о возможности развития северного судоходства и прокладки морского пути в Китай и Индию. Позиция Крижанича в том виде, в каком она представлена в его «Политике», отнюдь не сводится к отрицанию возможности северного мореплавания. Взгляды ученого хорвата скорее близки предложениям Рейтенфельса. Юрий Крижанич, отмечая транзитное положение России на путях торговли между европейскими и восточными странами как ее преимущество, призывает создавать «новые большие торжища» не только на южных и восточных рубежах России, но и на севере («подобные Архангельску»), тем более что «со стороны Студеного моря это царство не боится никакого врага». Но особое значение Крижанич придает крупнейшим речным артериям страны, в числе которых упоминает Обь и Иртыш. Он предлагает обратить большое внимание на судоходство, особенно на сибирских реках, «ибо вся сила сибирской земли в ее реках, и [тот] кто хозяин рек, тот хозяин и этой земли». Идея широкого развития водных путей сообщения и более умелого использования рек для прокладки новых торговых маршрутов («в Даурию, в Китай и в Индию и от Мангазеи и от Оби к Архангельску») у Крижанича предполагает не преуменьшить значение морских путей, а скорее напротив, усилить его за счет комбинирования с речными трассами [76] .
76
Крижанич Ю. Политика. М., 1997. С. 175–176.
Несомненно, что появившиеся во второй половине XVII в. качественно новые взгляды на возможное устройство северных морских путей в Китай и Индию в существенной степени повлияли на проекты Петра I. В преобразованиях Петра I отчетливо видны черты широкой геополитической программы. Ее обобщенным выражением можно считать попытку царя-реформатора позиционировать Россию на единственно выгодной тогда позиции в международных отношениях – посредницы между Западом и Востоком (борьба за Балтику и выход в Черное море, операции на Каспии, рекогносцировочные экспедиции А. Бековича-Черкасского и И.Д. Бухгольца в Среднюю Азию). В ряд этих начинаний должна быть вписана и идея организации Петром первой Камчатской экспедиции, призванной исследовать гипотетический тогда еще (а на самом деле, основательно забытый после открытия С.И. Дежнева) пролив Аниан, отделяющий Азию от Америки. Подтверждение существования такого пролива должно было иметь критическое значение для обоснования принципиальной возможности плаваний через Ледовитый океан в Китай и Индию. Изученные Л.С. Бергом свидетельства позволяют установить несколько источников идей, которые лежали в основе петровского проекта Камчатской экспедиции. Среди них особое место занимает поданная в 1713 г. записка-«пропозиция» агента русского правительства в Европе Ф.С. Салтыкова, посланного во Францию, Голландию и Англию для закупки кораблей. Чрезвычайно внимательный ко всему полезному, что могло быть заимствовано Россией у европейских держав, Салтыков предлагает использовать – по примеру последних – создаваемый русский морской флот для организации торговли с Востоком: «Велеть построить корабли на Инисейском устье и на иных реках, понеже онои реки устие позади Ледоватого моря, и в Сибири от Енисеского устия до Китаи все надлежит Вашему владению онои морскои берег. И теми кораблями, где возможно, кругом Сибирского берега велеть проведать, не возможно ли наити каких островов и не сыщется, мочно на таких кораблях там купечествовать в Китаи и в другие островы…» [77]
77
Цит. по: Берг Л.С. Очерки по истории русских географических открытий. С. 22.
Салтыков указывает на коммерческую выгоду от подобного предприятия, обосновывая свое мнение тем, что через порты Востока в Европу можно перевозить русские товары (мачты, доски, смола, деготь), производство которых обеспечивается богатыми сибирскими лесами. В другом своем сочинении – записке «Изъявления прибыточные государства» (1714) – Салтыков конкретизирует свой проект. Он предлагает построить судостроительные верфи в низовьях Северной Двины, Оби, Лены и Амура и приступить к детальному поэтапному описанию морского берега и устьев рек на отдельных участках («От Двинского устья до Обского устья, а от Обского до Енисейского, а от Енисейского до Ленского и до последнего речного устья, которое обыщется удобное близ Амуры реки, и по устье Амурское и вдоль между Епоном и Китаеми»). Эти предложения почти в точности соответствуют свидетельствам англичанина Джона Перри (1716) о замыслах Петра I «строить корабли для отправления к берегам Китая, Японии и пр.» на берегах «Татарского моря» к востоку от Оби. Перри отмечает, что «в таком случае открылся бы путь для перевозки груза и товаров, частью сухим путем, частью водою, к тому порту, где царь решит устроить заведение для постройки кораблей», и где бы корабли из Европы могли получать товары из Китая и Японии, не совершая долгого пути через экватор [78]
78
Берг Л.С. Очерки по истории русских географических открытий. С. 21.
Конец ознакомительного фрагмента.