Развязка петербургских тайн

Зобин Вадим

Он с трудом оторвал взгляд от Маши, высколь­знул из толпы и побежал к извозчику, оставленно­му им у кладбищенских ворот.

— В «Европу», — распорядился Хлебонасущен­ский. — Верх подними!

Извозчик удивился:

— Вёдро на дворе... Дождя не будет...

— Делай, что говорят, — велел Хлебонасущен­ский и, когда верх был поднят, спрятался в глуби­не коляски.

Дом Загурского. Петербург.

Профессор Загурский занимал большой двухэтажный дом на Литейном проспекте. Дом стоял в глубине сада, за высоким забором с замысловатой кованой решеткой. Слева от дома был флигель для слуг, справа — длинный каретный сарай.

В этот дом, в комнату на втором этаже с окна­ми в сад, профессор распорядился поместить ба­ронессу фон Деринг, здоровье которой благодаря правильно назначенному лечению и хорошему ухо­ду быстро шло на поправку. Комната была обстав­лена с изысканным вкусом, на тумбочке возле по­стели всегда стояли свежие цветы; к больной была приставлена опытная сестра милосердия.

Раз в день к баронессе непременно заходил Пла­тон Алексеевич, внимательно осматривал ее, на­значал новые лекарства. У них установились стран­ные отношения. Загурский был немногословен... Произведя осмотр, он интересовался, не нуждает­ся ли в чем-либо баронесса, и стоило ей высказать даже самую пустячную просьбу, как она тут же бывала исполнена. Это было приятно Наташе и вме­сте с тем беспокоило ее. Однажды, после очеред­ного осмотра, Наташа решила откровенно погово­рить с доктором.

— Скажите, доктор, когда вы намерены объя­вить мне, что я окончательно здорова? — спроси­ла она.

— Еще недельку-полторы вам следует поле­жать... А дальше мои возможности будут исчерпа­ны... У меня есть опасения относительно состоя­ния ваших легких, но здесь в качестве лекарства необходим горный воздух...

— Стало быть, через неделю я должна буду по­кинуть этот дом?

— Вам здесь плохо?

— Мне здесь хорошо. Но меня угнетает созна­ние, что ничем не могу оплатить ваши хлопоты обо мне... У меня совсем нет денег.

— Мне не нужны деньги... — сказал Загурс­кий.

— Я благодарна вам... Вы спасли мне жизнь... Но я хотела бы знать, почему вы это делаете.

— Не догадываетесь?

— Догадываюсь... По-видимому, я сама должна оценить ваше великодушие и сама предложить вам награду. Не так ли?

Они разговаривали, глядя друг другу прямо в глаза, и несмотря на щекотливость темы, разговор не тяготил их, скорее, им нравилось прямо, без оби­няков изъясняться друг с другом.

— Вы не допускаете, баронесса, что существу­ют бескорыстные люди?

— Допускаю, профессор. Но мой большой жиз­ненный опыт говорит мне, что если и существуют бескорыстные люди, то бескорыстных мужчин не существует. Понимаете, что я имею в виду?

— Нет, баронесса.

— Я не баронесса, — неожиданно сказала На­таша.

— Вот как? Кто же вы?

— Дворовая девка князей Чечевинских... Загурский взял руку Наташи, посчитал пульс:

— Вы немного возбуждены. Выпейте вот этих капель... Загурский налил из пузырька капли в рюм­ку, разбавил водой и протянул Наташе.

— Думаете, я не в себе? — Наташа отвела его руку с лекарством.

— Полагаю, вам следует успокоиться... Поспи­те... А потом я с удовольствием выслушаю исто­рию про дворовую девку князей Чечевинских.

— Не верите?

— Трудно поверить... В бреду вы разговарива­ли то по-французски, то по-немецки, гораздо реже — по-русски... Согласитесь, довольно стран­но для дворовой девки...

— Тем не менее, то, что я сказала — правда... — Наташа досадливо махнула рукой. — Впрочем, как хотите... Можете и впредь именовать меня баро­нессой. Баронесса в содержанках — это экзотич­но, произведет впечатление в мужской компании.

— С чего вы взяли, что я хочу сделать вас со­держанкой? — спокойно спросил Платон Алексе­евич.

— А разве нет?

Загурский отрицательно покачал головой.

— Что же вы хотите от меня? Мне некуда идти... И оставаться у вас я не могу. Надо ведь и честь знать... Стало быть, выхода два: или на панель, или в Неву...

— Есть еще один выход...

— Какой?

— Стать моей женой... — Загурский сказал это будничным тоном, как о чем-то совсем обычном, само собой разумеющемся.

Такого Наташа не ожидала от него, она молча смотрела на Загурского, решая, что же ему отве­тить, чтобы раз и навсегда отбить у него охоту к подобным шуткам...

Платон Алексеевич между тем продолжал как ни в чем не бывало:

— Можете не давать мне сейчас ответа. Я по­нимаю — мое предложение несколько неожидан­но... Подумайте... Я богат... Знаменит... Никогда прежде не был женат... У меня множество досто­инств... И еще больше недостатков.

— Уходите, — глухо сказала Наташа.

— Но прежде вы должны выпить капли. Я нас­таиваю.

Дом фон Шпильце. Петербург.

Профессор Загурский только что закончил ос­мотр Амалии Потаповны и, пока она одевалась за ширмой, мыл руки над фарфоровым тазом китайс­кой работы. Поливала ему на руки миловидная горничная, и это занятие доставляло ей большое удо­вольствие. Скромно потупив глаза, она еле заметно улыбалась. Яркий румянец полыхал на ее щеках, и, когда она изредка поглядывала на доктора, в ее глазах загорались озорные огоньки.

— Спасибо, милая, — ласково сказал Загурс­кий и стал вытирать руки поданным ею полотен­цем.

Из-за ширмы вышла Амалия Потаповна, стро­го поглядела на горничную, распорядилась:

— Можешь идти.

Горничная, захватив таз и кувшин, пошла к две­ри, в дверях быстро обернулась, улыбнулась док­тору многообещающе и вышла.

Амалия Потаповна шутливо погрозила пальчи­ком Загурскому:

— Ни одна женщина не может устоять перед вашим обаянием...

Шпильце жестом предложила Загурскому сесть, сама расположилась напротив и спросила: